Незнакомец хмыкнул и слегка улыбнулся. Было в его улыбке что-то невеселое.
– Понимаю, как никто, – все так же тихо сказал он в ответ и легко хлопнул мальчика по плечу. – Крепись, пацан. Справимся, – и слова эти отчего-то вселяли надежду.
пять лет спустя[
Слегка мерцающая одинокая лампочка не давала достаточно света в темное помещение. Но обитатель комнаты намеренно не зажигал здесь ни свеч, ни настольной лампы. В нынешнем и довольно затянувшемся настроении ему нравилась ночная полутьма, царившая в комнатной коробке с единственным окном. Он закуривал сигарету и долго глядел в темноту, а сознание его улетало далеко от земли.
Как правило, он уединялся от остальных в двух местах: на крыше или в комнате на третьем этаже. Мог уйти бродить по городу. Сейчас решил остаться тут – в спальне на первом. Развалившись в огромном темно-красном кресле и закинув ноги на старый журнальный стол или табурет, он пропадал где-то глубоко в чертогах своей головы. Иногда тихо включал классическую музыку.
Затем, если хотелось, он выключал свет и оставался один на один с полуночным мраком.
Человек и тишина.
Все дальше и дальше уплывал он по просторам собственных мыслей. Сегодня в его комнате повисло полное безмолвие. И холодный струнный звон откуда-то из мрака подобно чарующему голосу звал его в объятия бездны. Он не мог противиться этому зову и шел во мрак, сгущающийся с каждым годом.
В этот момент что-то заставило его подскочить с кресла и ринуться к окну. В полной тишине щелкнула зажигалка. Мужчина покрутился у подоконника, поглядывая на крыши домов, выскакивающие из-за пушистых крон деревьев.
Опустив глаза, увидел на подоконнике лист бумаги.
Текст в стихах гласил:
Где толпы звезд над головой,
За гранью мечт и сладких грез,
Где мир не видится всерьез,
И где не слышен ветра вой,
Ты остаешься сам собой.
И здесь, не проливая слез,
Кричишь туда наверх: «Я твой!
Хочу лететь взрывной волной
В пустой космической дали,
Рвануть сверхновою звездой!
И ясным светом для земли,
И для людей, и для зверей,
Быть, как маяк для кораблей, –
Путеводителем ночи!
Лишь это нужно! Лишь одно!»
И молвит небо: «Не кричи.
Тебе, приятель, все равно
Сиять так ярко не дано».
Он поднял лист, повернулся спиной к окну, прислонился к подоконнику и, поднеся к губам сигарету, хмыкнул.
«Это кто писал, интересно? Знакомый почерк».
Из коридора донеслись тихие шаги. У двери, обыкновенно открытой нараспашку, появился человек, решив зачем-то навестить «вожака». Один из парней небольшой, но сплоченной команды великодушно наделил лидера прозвищем «вожак». К слову, этот весельчак всем вокруг раздавал странные прозвища, притом весьма точные.
Тот, кто стоял в дверях, хранил обычное для него молчание. Хозяин комнаты слегка повернул голову и сделал приглашающий жест.
– Заходи, заходи. Чего застыл на пороге?
Тишины уже не хотелось, и визитеру он был рад.
– Заходить в эту комнату можно только с противогазом, – отмахнувшись от дыма, тихо сказал гость. – Проветри помещение, тут дышать невозможно.
В гости пожаловал помощник лидера, ищейка всея команды и правая рука – вечная тень лидера.
– Шон уже сочинил о тебе добрую сотню шуток, – учтиво сообщил он, встав рядом с креслом и склонив голову набок.
Вожак сначала лишь добродушно хмыкнул, затем резко нахмурился, будто что-то его неприятно озадачило.
– Чего это Шон переживает? – он стряхнул пепел.
– Все переживают. По твоему безумному плану у нас тишина уже… давно. С тех самых пор. Передумал действовать?
