Скоро мы вошли в соседнюю деревню, вернее, в то, что от неё осталось. Мама полностью ушла в воспоминания. Она так живо рассказывала, где стоял тот или другой дом, кто там жил, и что происходило в этих домах, что я почти наяву видела прошедшие дни. И вместе с мамой мне было жаль, что всё ушло, и ушло навсегда.
– Валя – кума!
Мы с мамой стояли у открытого окна дома, возвышавшегося на склоне пригорка. Перед домом росли огромные деревья, поэтому дом стоял в тени, прохладе и какой-то застойной тишине.
Из окна выглянула женщина. Лицо её тут же переменилось, как будто в темноте включили лампочку.
– Лиза! Да ты што ли это?! О-о-о-ё-ёй! Да как это ты здесь?! Заходи, заходи, пешком ведь, наверное, шла, устала.
– Лёгким шагом, как будто и не было этого длинного пути, мама взошла по деревянным ступенькам чистого крыльца. Дом был большой, чистый. Пока подруги обнимались, блестя глазами и громко радуясь, я с любопытством оглядывала незнакомую обстановку и с удовольствием ощущала прохладу деревянного дома. Обстановка была привычная: центральное место занимала большая русская печь, выбеленная мелом, вдоль стен стояли широкие старинные лавки, у стены между окнами, выходящими на улицу, находился деревянный стол. Вход на кухню был задёрнут цветастыми шторами. Всё дышало монументальностью, покоем и даже какой-то забытостью. Наконец-то дошла очередь и до меня.
– А это твоя младшенькая, што ли?
– Поскрёбыш мой, самая последняя.
– Вылитый Яша!
– Да, капелька! Я чё и взяла её с собой. Свекровка-то её больно любит изо всех.
Началось бесконечное плетение разговорного кружева за чашкой травяного чая. Знакомых было нескончаемо много, событий, которые вспоминались и заканчивались либо смехом, либо загадочным: «Да… вот ведь как всё повернулось», не меньше. Под эти разговоры я незаметно задремала.
– Айда, вставай, уснула, што ли?
Мама тихонько тормошила меня.
– Пошли, пошли, Катенька, немножко уже осталось.
– Ой, Лиза, сколько не виделись, дак уже уходишь. Переночевали бы уж у нас, завтра с утра бы пошли.
– Нет-нет, у меня ведь дома тоже скотина вся оставлена, работы полно. Повидаюсь со всеми, да и домой надо. Теперь уж ты к нам приезжай.
– Ой, не знаю, когда я выберусь, даже не обещаю.
Подруги долго ещё обнимались, обменивались пожеланиями, приветами. Наконец мы пошли. До Верх-Байбека – маминой родины – было полтора километра. Воодушевлённая встречами, мама шла быстро, я старалась не отставать.
– Да… меньше половины уже домов-то осталось в Старом Байбеке, все разъехались кто куда. А в нашей-то деревне и вовсе домов пять осталось. Вон там, в трёх километрах, деревня была – там тоже дома два осталось, а вон от той деревни вовсе ничего не осталось, все разъехались. А ведь сколько народу было до войны!.. Как жили весело!.. Всё рушится, все в город бегут, землю бросают…
– А зачем?
– Зачем… В деревне работать надо.
– А в городе не надо?
– В городе жизнь легче. Смену отработал, и всё. А в деревне с утра до ночи работа.
– А мы чё в город не переезжаем?
– А кто нас там ждёт? Да мне этот город даром не надо. Жить в этой квартире, как в клетке, есть непонятно что. В деревне на вольном воздухе живёшь и молочко своё и мяско своё кушаешь. Пчёлок вот бы ещё завести, помог бы Бог.
Незаметно дошли до деревни. Честно говоря, деревни я не увидела, Наши Болгуры, например, далеко с угоров видно было, даже с тракта. А здесь был виден один старенький домик, в котором жили бабушка, её дочь, тетя Гутя, зять, дядя Вася, и внуки: Людка, Надька, Колька, Ольга. Мама повела меня совсем в другое место.
