– Вот что, ребята, я понимаю, что вы получили команду… Но мне надо переговорить с тем, кто у вас старший. Думаю, мы разрешим недоразумение.
– Я старший, – сказал Бильбао.
Аслан не поверил.
– Неужели так сложно выполнить мою просьбу? Я бы позвонил Дойнику, но, чувствую, он пешка. Во всяком случае, у него бы не хватило ума вот так отрезать меня от моих людей. – Аслан кивнул на сотовый телефон.
– А у меня хватило. – Бильбао наконец поднялся с кресла. – Все твои люди сейчас тоже пакуют чемоданы. Осень наступает, понимаешь?
– При чем тут осень? – обескураженно спросил Аслан.
– А то. Пора перелетным птицам возвращаться в родные гнезда.
– Это проявление национализма, молодой человек!
– Нет. Со своими я обхожусь гораздо жестче: я бью им морды. Спросите у Дойника, как это происходит.
Аслан недоверчиво, но все же более внимательно оглядел рослого парня. На вид немногим более двадцати. В такие годы рано быть рассудительным и зрелым. Гении, конечно, бывают, но…
– Ладно, – сказал он. – Если ты старший, с тобой и поговорим. Все правильно: директор рынка мой человек, выполняет все мои команды. Но будем считать, что это сегодня утром закончилось. Рынок я вам отдаю, без всяких условий. По рукам?
Бильбао рассмеялся:
– Аслан, ты никак не поймешь сути. Ты рынок не отдаешь – мы его забираем, улавливаешь разницу? Мы не хотим у тебя спрашивать на это разрешения. Мы вообще не хотим иметь с тобой дел.
– Почему? Можно безболезненно друг для друга поделить сферы влияния. Я уйду в дорожный сервис…
– Ты уйдешь на вокзал, сядешь в свое купе и не будешь высовываться из окна, пока не выедешь за город.
Аслана наконец прорвало.
– Мальчишка! Ты кто такой, чтоб диктовать, как мне жить? Ты по какому праву врываешься в чужую квартиру и так нагло себя ведешь? Решил, что на тебя нет управы? Тогда ты не знаешь, с кем дело имеешь. Я или засажу тебя за решетку, или… Или вообще, понимаешь? Конец тебе! Тронешь меня пальцем сегодня – завтра следа твоего никто не найдет! Потому не выделывайся, а конкретно говори, чего хочешь… или сколько хочешь.
Бильбао сжал губы, на миг в комнате повисла тишина, и прервал ее срывающийся голос молчавшего до этого Сиротки:
– Бильбао, только не стреляй в квартире! Прошу, только не стреляй здесь!
Коротко вскрикнула женщина, сползла по стене, села прямо на пол. Лицо Аслана окаменело, в глазах впервые отразился неподдельный страх.
Бильбао сказал ровным голосом:
– Даю пять минут на сборы. Время пошло.
И постучал пальцем по циферблату.
– Но мне надо многое… – подавленно, тихо выдавил Аслан. – Хотя бы четверть часа.
– Осталось четыре с половиной минуты.
Аслан встал, прошел в свою комнату. Следом за ним направился Сиротка. Бильбао поднялся с кресла, замер на пороге.
– Мне хотелось бы остаться одному, – попросил Аслан. – Можете выйти?
– Теперь уже нет. У тебя была такая возможность, когда ты одевался.
– Ладно.
Он вытащил из шкафа большой кожаный чемодан, стал укладывать туда одежду, снимая ее прямо с деревянными плечиками. В одном из пиджаков, во внутреннем кармане, лежал кожаный кошелек, забитый деньгами. Он лег на дно чемодана. Но второй кошелек, с выручкой за последнюю неделю, оттопыривал карман светлого костюма, который Аслан надел сейчас на себя. Его бы тоже убрать куда-нибудь подальше, но на виду у посторонних не хочется этого делать…
Кажется, все. В этом доме осталась его дорогая посуда, его видеомагнитофон, кое-что из зимних вещей, но он, конечно же, сюда вернется. И тогда Дойник расплатится за предательство, а этот белобрысый – за хамство. Неужели он и вправду может выстрелить? Неплохо было бы найти с ним общий язык. Бог с ним, с хамством.
