Ох, дорогая, какая ты все-таки наивная…
Такие вещи загадывать бессмысленно, у меня просто не хватит на это сил.
Но отвлеклась она вовремя, все-таки я успеваю рвануться к ней, сгрести в охапку, увернуться от удара в пах – Викки таки успевает сгруппироваться, – а после закинуть её на плечо, преодолеть несколько шагов до дивана и уронить её на него. Вдохнуть любимый запах на один только вздох, запасаясь впрок.
И снова отступить, наслаждаясь оторопью на лице у сбитой с толку Викки. Да, милая, сейчас будет только это. Хотя ты, конечно, ожидала, что меня снова понесет, так ведь?
Увы, нет, нельзя. Пока – так.
– Ну, что ж, работы уборщицам ты сегодня обеспечила изрядное количество, – задумчиво замечаю я, отходя к столу и любуясь на устроенный бедлам, – что ж, пусть поработают для разнообразия. Может, все-таки поговорим?
– Мы поговорим в суде, Ветров, – Викки произносит это негромко и устало – будто уже сожалея, что дала волю эмоциям. Она всегда быстро брала себя в руки. Сейчас – делает это почти мгновенно. Вот только видеть её такой – будто выжженной дотла одной штормовой вспышкой – мне на самом деле больно. И это цена моего разговора. Интересно, я хоть когда-нибудь с ней расплачусь?
Вот только «поговорим в суде» – это не тот ответ, который я сейчас хотел бы услышать. Да и хорош бы я был, если бы отступался после одного отказа.
– Вик, давай просто сейчас оба подумаем о нашей с тобой дочери. Сделаем как лучше будет для неё.
Выражение лица у Вики получается сложное. Наверное, поэтому я до последнего цепляюсь за иллюзию, что надежда у меня все-таки есть. А потом Викки медленно начинает говорить – с таким выдержанным ядовитым хладнокровием в каждом слове, что для своих надежд я мысленно заказываю катафалк.
– Я и думаю о своей дочери сейчас, Ветров, – неторопливо и с глубокой горечью произносит Викки, все сильнее напоминая один только комок напряжения и ничего больше, – как думала семь лет назад, когда решила, что справлюсь без тебя. И патетичными речами ты меня сейчас не обманешь. Для тебя моя дочь – игрушка. Куколка, которую ты хочешь у меня отнять, просто потому, что ты можешь. И зачем? Чтобы поселить в красивый кукольный домик и наряжать принцессой. Все. Сам ты о Маруське не знаешь ничего. Что она беспокойно спит по ночам одна – не знаешь. Что у неё аллергия на шоколад – тоже. И она, кстати, на дух не переносит принцесс, но обожает мультики про монстров. И нам нечего здесь обсуждать, Ветров. Я не позволю тебе сделать из моей дочери статусную игрушку. Ты ведь уже, поди, и статусную мамочку для нее спланировал? Гувернантку из Парижа тоже заказал?
– Вик, – я говорю так же медленно, сознательно игнорируя большую часть высказанных мне претензий, – у тебя ведь не получится избегать этого вечно. Суд подтвердит мои права, и ты потеряешь право вот так мне препятствовать. Я смогу с ней встречаться. И буду это делать.
– Это будет не сейчас, – Викки покачивает головой, – и мы с ней обе будем к этому готовы. А сейчас Маруська сама не хочет с тобой говорить. Да и встречаться пока тоже не хочет. Мы обе не хотим сейчас давать лишнюю возможность навешать нам лапшу на уши. Обе, Ветров, понимаешь?
Да, это-то я понял по одному только «Я тебя ненавижу», сказанному мне в тот единственный раз, когда Машунька взяла трубку при моем звонке.
Один вопрос – и один приговор, после моего чистосердечного признания.
