Мой друг Камиль Исхаков - страница 11

Обычно казни проходили поздно вечером или ночью. Но дед Камиля, видимо и не он один, был расстрелян в 15 часов 40 минут. Торопились к 7-му ноября. Но даже при таком аврале канцелярия работала безупречно – указывали минуты. Приговор не объявлялся. Это было запрещено директивой НКВД СССР (№ 424 от 08.08.1937), подписанной замнаркома Фриновским. Нельзя было сообщать об этом и родственникам казненных, поэтому они, как правило, ничего о происходившем не знали. Хоронили на Архангельском кладбище в Казани, и даже на территории порохового завода. Всего в 1937–38 годах из числа арестованных НКВД ТАССР было убито свыше 3,6 тысячи человек56, почти два полноценных стрелковых полка РККА. Пройдут быстрые два с половиной года, и их отсутствие в полной мере скажется «в белоснежных полях под Москвой».

В начале 90-х годов старший брат Исхакова – Рашид обратился в Комитет госбезопасности с просьбой показать следственные материалы. Семья не стала использовать возможности Камиля, она пошла долгим путем большинства – как все. Рашиду разрешили – за окнами подули другие ветра – и показали папку: дело № 11264. Суровой казенной ниткой сноровисто подшито пять протоколов допросов тех, кто дал показания на Абдуллина Газиза, один протокол обыска. Выписывать было нечего, ибо старые листы заполнял информационный шум, больше похожий на лозунги, под которыми истерили трудовые коллективы тех лет. Лишь в одном случае «сведения» некоего Орлова вызвали реакцию Рашида: «самое злобное по содержанию», пометил он в тетрадке.

В семье знают имена тех, кто «показал» на деда – вольно или по принуждению, об этом в протоколах не сказано. Есть все данные и на следователя, младшего лейтенанта, молодого старательного чекиста (потом его такую старательность – в угоду начальству или под текущий исторический момент – оценит Верховный Суд, отменив приговор). Возможно, мл. лейтенант еще жив, где-то в казанской толпе сталкивается с Исхаковыми, постаревшими от бумаг глазами смотрит в телевизор и видит своего бывшего мэра, который столько лет положил на то, чтобы сделать жизнь всех казанцев лучше. В том числе, и этого человека, он ведь тоже казанец.

Я понимаю, неизвестно как бы мы повели себя, окажись на их месте. От страха, от физической и душевной боли, от незнания, наконец, что творим. Сотрудников госбезопасности тоже нещадно уничтожали. Но ведь есть и другая правда. Из тех сотрудников системы НКВД 30-х годов, кто участвовал в репрессиях и выжил, никто не вышел на площадь и не прокричал утробным криком вдруг прозревшего злодея: «Простите меня, люди!» Общие, как тогда говорили, коллективные решения всегда принимались правильные: «Осуждаем!» (особенно после 1956 года, когда разрешили быть принципиальными), но лично – никто, никогда, ничего не произнес. И вряд ли произнесет! И от пенсии военной (?) не откажется, и от ведомственной поликлиники тоже. А может быть, именно в этом заключается наш национальный кошмар, наш замкнутый круг, по которому нескончаемо бредет страна и души ее людей, до сих пор не отмытые покаянием? Как личным принципом, как нравственной парадигмой, которую так старались привнести в жизнь деды и прадеды К. Ш. Исхакова. А может быть, как раз покаяние и есть та самая, когда-то потерянная нами, национальная идея? Впрочем, семья Исхаковых не держит зла. В ее духовной традиции, воспитанной многими поколениями священнослужителей – рука так и тянется написать: свято служителей – живет императив прощения, самое понятное из всех человеческих чувств. Одно только следует подчеркнуть особо, радикальным образом оно отличает деда Камиля от многих его современников: в деле имеется Акт об отказе (!) Абдуллина Газиза Гарифовича от дачи показаний. А ведь тогда не церемонились, как спросить, чтобы быстрее ответил.