Звонивший что-то недоговаривал. В этот момент я поняла, что он преследовал свои цели.
– Я вас прекрасно понимаю. Но мистер Сэлинджер сейчас не принимает такие приглашения. Без исключений.
– Но не могли бы вы хотя бы дать мне его контакты, чтобы я лично его пригласил? Уверен, если я объясню ему ситуацию, он будет рад приехать к нам. Всех гостей мы размещаем в прекрасной гостинице…
– Боюсь, я не смогу дать контакты мистера Сэлинджера. Он дал нам четкие указания не раскрывать его адрес и телефон.
– А если я пришлю приглашение в письменном виде, вы перешлете?
Я набрала воздуха. Проще было бы солгать: «Конечно же, перешлем», – а потом выбросить приглашение в мусорку, и пусть винит Сэлинджера за то, что тот так ему и не ответил. Но я продолжала говорить так, как мне велели. Было в этом даже какое-то извращенное удовольствие.
– Увы, не могу. Мистер Сэлинджер просил не пересылать ему почту.
– А если пришлю приглашение, что вы с ним сделаете? – Я буквально чувствовала, как наливаются кровью глаза моего собеседника. Тогда я поняла, что он воспринимает это дело как личное. Речь не о приглашении почетного гостя в маленький колледж; звонивший возомнил, что у него с Сэлинджером есть некие отношения, какая-то только ему известная связь. – Отправите обратно? Что вы с ним сделаете?
Должна ли я была сказать, что его приглашение отправят обратно по адресу, выкинут в круглую мусорную корзину под столом моей начальницы (если оно, конечно, дойдет до нее), или же оно затеряется в груде бумаг на столе Хью?
Да, должна.
– Но разве это не незаконно? Вы разве не обязаны передавать мистеру Сэлинджеру его корреспонденцию, если письмо отправлено Почтой США? – Этот аргумент мне предъявляли часто.
– Мистер Сэлинджер нанял нас как своих агентов. Он нанял нас представлять его интересы. Наша работа – делать все так, как он хочет.
– Но откуда вы знаете, чего он хочет? – Декан уже орал, а у меня под мышками расплывались темные круги. – Откуда вы знаете, чего он хочет? Да кто вы такие?
– Мистер Сэлинджер дал нам подробные указания, а мы просто исполняем их, – спокойно отвечала я. Но в словах декана была доля правды. Откуда нам – и мне особенно – знать, чего хочет Сэлинджер? Что, если он на самом деле хочет отправиться в эти Сосновые Пустыри, куда его зовут, выступить на мероприятии перед ветеранами и остановиться в хорошей гостинице? Вдруг он именно в этот раз решил бы передумать? – Простите, декан… – Я назвала его имя, так как давно обнаружила, что если запомнить имена звонивших и называть их по имени, то это может помочь утихомирить их гнев. – Мистер Сэлинджер недвусмысленно велел нам отвечать «нет» на все подобные предложения. Было приятно пообщаться, уверена, вы найдете другого почетного гостя, который с удовольствием выступит на церемонии.
Я повесила трубку. Свитер под мышками промок насквозь, хоть отжимай, хотя начальница решила проветрить свой кабинет, и ледяной ветер ворвался в ее окно и теперь кружил вокруг моего стола. Сквозняк просочился мне под свитер, и я задрожала. И тут меня осенило: я не разнервничалась из-за звонка декана, я заболела. У меня поднялась температура. В детстве я тоже заболевала на ровном месте, раз – и голова становилась как ватой набитая.
Я встала со стула, и ноги предательски подкосились. Я прошла половину офиса и поняла, что бегу, подгоняемая адреналином. «Тише», велела я себе. Под бледным светом флуоресцентных светильников в ванной я умылась, заметив, что лоб у меня холодный, и взглянула на свое отражение в кривом зеркале с отслаивающейся амальгамой. Мои щеки раскраснелись, глаза блестели. Я была не больна. И не нервничала.
