Представив Черри и Ланде в виде купидонов, я захихикала в подушку. Тело пухленького голенького мальчика с нежной кожей и колчаном стрел любви, увенчанное злобной зеленоволосой физией, — это еще то зрелище!
— Денис, — вслух сказала я, усаживаясь на кровати по-турецки, чтобы проверить, не дрожат ли мои колени, выглядывающие из-под подола короткой ночной рубашки, когда я произношу имя Смерча. — Дэн. Дэнни. Дэнв.
Никакой дрожи не было, я не волновалась, мысли не путались (они скромным хороводом кружились над портретом Сморчка). Все было легко и чуть-чуть волшебно.
— Де-нис, — по слогам произнесла я, по-новому привыкая к этому имени. — Денис, Денис, Денис. Хм... Денис.
Нет, определенно, мои ноги ничего не чувствуют — никакой дрожи или мурашек. Только в груди почти незаметно разливается тепло. И не только в груди — в правой ноге тоже. Это наглое котэ улеглось прямо на нее, тараща в темноте светящиеся зеленым глаза. Я погладила Ириску излишне нежно — она восприняла это за тисканье и сбежала в другой угол кровати, где вольготно разлеглась на подушке.
«Зато у тебя друг богатый ;) Деньжат не подкидывает, что ли?» — пришло новое сообщение от ехидного Чащина.
«Мой друг больше подарками откупается, умник!» — написала я, зевая. Друг. Смерчинский — мой друг. А что, забавно получилось сегодня... Даже и не думала я о таком. А-а-а!
Вспомнив то, что произошло в парке, я, испытав неожиданный прилив адреналина, забарахталась в постели, прижимая к себе одеяло, а после резко села.
Никогда не думала, что буду без ума от чьих бы то ни было губ! А у Смерча губы властные, в отличие от мягкого взгляда.
Я захихикала, вновь вспоминая Смерчинского и его ладони у меня на плечах и на талии, и то, как он касался своей щекой моей щеки и как ласково и легонько — как будто кружево из облаков дотрагивается кожи! — целовал виски.
Головокружение вернулось — оно как будто бы притаилось где-то в подкорке, а теперь вернулось вновь, покоряя легкостью и мое сердце.
— Дэнчик, — сказала я вслух опять. И вздохнула. — Дубина несчастная...
И с этими словами рухнула на спину, с головой укрывшись одеялом.
На телефон пришло новое сообщение.
4. Глава 4
Маша и знать не знала, что пока проверяла свою нехитрую теорию «дрожания коленок», под дверью у нее стояла крайне удивленная мама со стаканом горячего молока, в котором ею заботливо был размешан гречишный мед. Вера Павловна хотела напоить им дочь перед сном, чтобы та действительно не разболелась перед зачетами.
Сначала хранительница домашнего очага семейства Бурундуковых просто подошла к полуприкрытой двери — Маша с детства боялась запирать ее, потому что вечно ей казалось, будто злобный бабай из-под кровати ее достанет и унесет себе в логово. Феде раньше даже сторожить приходилось младшую сестренку от этого самого мифического бабая, держа в руках игрушечную саблю и пистолет: только тогда Мария и засыпала, надо сказать. Потом страх у младшей дочери исчез, а вот детская привычка не запирать дверь осталась.
Вера Павловна уже было открыла рот, чтобы позвать Машу, как услышала какую-то возню, после которой дочь отчетливо произнесла:
— Денис.
Тонкие брови Веры Павловны взметнулись вверх от удивления. А дочь продолжала:
— Дэн. Дэнни. Дэнв.
«Вот значит что! Машка влюбилась в какого-то Дениса. И не хочет меня с ним знакомить, негодница!» — со смехом подумала про себя Вера Павловна. А дочь продолжала развлекать ее дальше:
