Но Родион вошёл в какой-то круг, из которого никак не может выйти.
— Если ты как в тёмном лесу, то я тебе объясню, почему я нервничаю. Султанов, он как красный «ламборгини» среди помятых сереньких иномарок девяностых годов в пробке от Осташковского шоссе до Профсоюзной улицы. И тут моя женщина, в которую я безумно влюблён, заявляет, что у неё был с ним роман! Что у неё есть от него дочь! Каково мне после этого, Виол?
— Родя, был роман! Был! Это прошедшее время.
Наконец-то мы трогаемся с места.
— И теперь он твой босс! Признайся, что ты нас сравниваешь?
— Никого я не сравниваю. — Ковыряю обивку из кожзама активнее.
— Все люди проводят параллель между бывшими и нынешними. Это заложено в природе человека.
Мой настройщик криво крутит руль. И, виляя багажником, вклинивается в ряд машин. Мы едем домой. Скорей бы.
— Родя, я тебя умоляю!
— Скажи, что у меня нет повода ревновать, и я замолчу.
— Конечно, нет!
Может, послать обоих? Никогда ничего между мной и директором больше не будет. Но сегодняшнее поведение моего мужчины и у меня сорвало пелену.
— В глаза мне смотри.
Мы поворачиваемся друг к другу. Родион весь как натянутая струна. Он настолько боится Султанова, что аж тошно. Воздух в машине заряжен до предела. Мне кажется, что все нехорошие воспоминания выходят из моей головы, садятся на колени, следом давят на грудь и тяжело дышат, словно живые. Ну а я сама, как муха, попавшая в сети, ползу через липкую паутину куда-то, где нет выхода…
— Как бы там ни было, Виолетта, самое главное, в любой ситуации оставаться человеком, — занудно выдаёт Родион. — Право на жизнь в семье закреплено в Конвенции о правах ребёнка от ноября восемдесят девятого года, согласно которой каждый ребёнок, насколько это возможно, имеет право знать своих родителей и рассчитывать на их заботу. Мы обязаны рассказать Алёне. Ты не господь бог и не властна распоряжаться этим знанием, используя его в качестве мести. Я не понимаю: почему твоя мама это позволяет? Точно так же ты не имеешь никакого права скрывать от Султанова его дочь. Не скажешь сама, я сообщу ему!
Меня разрывает. Аж зубы скрипят от злости, и кусочек обивки остается между ногтями. Я не хочу ругаться. Но у меня всё бурлит внутри. Я знала, что Родион очень правильный человек, но сейчас меня буквально выворачивает наизнанку.
Это.
Не его.
Дело!
Никто не имеет права распоряжаться моим ребёнком. И вообще, Родион мне даже не муж. Я не могу успокоиться. Я уже на грани того, чтобы наломать дров ещё больше. И тогда мы почти наверняка расстанемся. Я не люблю, когда мне указывают, но он такой… Родион очень правильный, он всё делает как надо, он даже без билета в транспорте не способен проехать, он неделю переживает, если не удалось оплатить проезд. А тут такой грандиозный обман.
Даже представить не могла, что пятнадцать минут на банкете с шефом обернутся самой большой для нас с Родионом ссорой.
До моей хрущёвки мы добираемся с совершенно деревянными лицами. Естественно, никуда уже не едем. Я хочу домой, где меня ждут дочь и мать.
В голове богатым низким звуком звучат контрабас и виолончель, и я на грани того, чтобы сорваться. Смотри-ка, удумал шантажировать меня собственным ребёнком.
— Спокойной ночи. — Выбираюсь из автомобиля с таким выражением лица, что несчастный Родион, кажется, уже жалеет о своей попытке давить на меня.
— Сладких снов, Ви, — произносит мой явно остывший кавалер.
