— Что делать собираешься? Жена-малолетка оказалась не такой наивной овечкой, как ты предполагала? — Камилла чуть наклоняет голову вбок, смотрит на меня под другим углом.
Ждет ответа.
— Знаешь, мне всегда нравилось то, что ты задаешь вполне четкие вопросы, — улыбаюсь и вынимаю из канцелярского стакана длинный тонкий карандаш.
— Ну а зачем зря воздух сотрясать? — подруга тоже улыбается, но взгляд остается серьезным.
— И то верно. Делать пока я ничего не буду. Признавать это неприятно, но я рассчитывала, что жена окажется более…хм… эмоциональной. Во время нашей встречи она бледнела и краснела быстрей, чем я успевала дышать.
— И тебе совсем ее не жаль?
— Нет. Меня в свое время собственный отец не пожалел. Знал, что я в Яна по уши влюблена и другой мне даром не сдался. Мы тогда с Яном еще подростками были. Всё мечтала, что выйду за него замуж. Он моим первым стал. А отец всё разрушил. Увез с собой на другой конец страны. В стальных тисках держал. Это уже потом, когда болеть начал, контроль ослабил, я плюнула и приехала.
Говорю обо всем этом и чувствую, как до сих пор колотит от злости и ненависти. Слез нет. Давно уже нет. Всё выплакала.
— Надо было тебе с ним остаться, когда приехала, — тяжело вздыхает Камилла.
— Побоялась, — произношу с отвращением. — Отца побоялась. Он мог навредить Яну. Причем очень серьезно. Ты не знаешь моего отца, он на многое был способен.
— К счастью, и не узнаю.
— Сама не понимаю, на что я рассчитывала, когда вернулась. Всё так по-дурацки случилось. Столько лет прошло. Думала, Ян видеть меня не захочет. Захотел. Это была моя самая счастливая ночь, Камилла. Самая счастливая! Вторая самая счастливая стала, когда я родила Даню. Идиотизм! Отвоевывала право стать матерью у собственного отца.
Замолкаю. Не хотела всё это вспоминать в сотый раз, но оно само выбралось наружу.
— Из-за него же Даня столько времени не знал, кто его папа.
— Хороший дедушка, ничего не скажешь, — вставляет ироничный комментарий Камилла.
— Знаешь, ни дня не оплакивала его смерть, — признаюсь. — Ни дня. С облегчением только вздохнула. Представляешь? Вот в какого монстра он меня превратил. И после этого я должна отдавать Яна другой? Жалеть?
— Ну, Поль, Раевский твой далеко не вещь и не телёнок, чтобы забирать его, отдавать или уводить за собой.
Прямолинейность Камиллы немного царапает меня. Но я благодарна подруге за ее откровенность. Она отрезвляет меня.
— Знаю. Поэтому не порю горячку. В конце концов, ребенок у нас. Своей милой овечке он детей заделывать не спешит. А вот проекты один за другим закрывает на раз-два. Выводы напрашиваются сами собой. Не всё у них там так гладко, как Овечка пытается показать у себя на страничке, — покручиваю между пальцев карандаш и закидываю ногу на ногу.
— Не недооценивай врага, Поля, — предупреждает меня Камилла. — Это может с тобой сыграть злую шутку. Я как понимаю, они всё еще вместе, несмотря на правду, которую ты открыла?
— Прости, но в их спальню я заглянуть не могу, — усмехаюсь.
— В любом случае, будь осторожна. Ты имеешь дело не с глупой куклой. Раз она в истерику не впала и не ушла, значит, так просто не выведешь ее из игры.
Мне ничего не остается, кроме как согласиться с подругой. Просто не будет. Знаю. Но мне есть ради чего бороться.
— Ну а как у тебя дела? — перевожу тему разговора.
В конце концов, я заглянула к Камилле не только ради того, чтобы излить душу. Подруга с недавних пор стала главным редактором одного очень популярного журнала.
