«Осталась совсем одна!.. Пусть бы дядя Жора скорее выздоровел…» – подумала Инга, закрыв на ключ дверь после ухода тёти.
Подошла к телефону и набрала номер телефона Толика. Долго никто не брал трубку. Наконец, что-то там щёлкнуло, и раздался знакомый голос его матери.
– Да… – хрипло отозвалась женщина на том конце провода.
– Здравствуйте, скажите, пожалуйста, а Толик дома? – несмело спросила Инга.
– Инга, ты, чё-ли?
– Я…
– Дак, его нету. Уже ночь на дворе. Я сама его жду.
– Скажите ему, пожалуйста, что я ему звонила, ладно?
– Ладно, скажу, если увижу. Мне рано на работу, можем и не встретиться. Ты мне лучше расскажи, как ты себя чувствуешь? – вдруг спросила мать Толика.
– Что говорить? Больно. Хожу с трудом…
– Уже ходишь? – почему-то искренне обрадовалась женщина.
– Да, только по квартире. И то, больно, больно!
– Ничего, были бы кости целы, а мясо нарастёт. Ещё плясать будешь с моим-то!
– Надеюсь… Так вы скажете Толику?
– Стряслось чего-то? – вдруг, почувствовав неладное, с тревогой спросила женщина. – Если чего надо, скажи, я после работы завтра…
– Нет, просто, соскучилась. Тётя ушла и я теперь совсем одна.
– Он, поганец, наверняка, с дружками во дворе околачивается. Подарили дураку гитару, так он теперь её из рук и не выпускает, песни непотребные распевают и в бутылочку иногда с дружками заглядывают.
– Ему же нельзя пить, он же танцует! – нечаянно вырвалось у Инги.
– Вот я танцору трёпки-то задам, пусть только вернётся!
– Не надо трёпки, скажите ему, пусть позвонит.
– Ладно, скажу. Может перед тобой стыдно будет оболтусу, – с облегчением выдохнула женщина.
– До свиданья, – вежливо попрощалась Инга и осторожно положила трубку на рычаг.
Стоять у телефона было больно, да и звонить больше некуда было…
Инга терпеливо ждала возвращения тёти Люды, но на третий день тётя не пришла, как обещала, и даже не позвонила. Прошло ещё несколько томительных дней ожидания. Телефон молчал, а Людмила так и не появилась в доме у Инги, и девушка терялась в догадках. Как могла, растягивала и сокращала приёмы пищи, но это не помогло. Еда закончилась, а Людмила так и не пришла навестить племянницу.
Однажды утром, заглянув на кухню, Инга ужаснулась беспорядку, поселившемуся там. Чистой посуды уже совсем не осталось, а грязные тарелки и кастрюли, нахально и неряшливо выпячивались из мойки, выставляя напоказ остатки нехитрой пищи, присохшие к краям невымытой посуды. Пол кухни не сохранил и следа былой чистоты, которую старалась поддерживать тётя Люда. Грязное полотенце, небрежно перекинутое через спинку стула и совсем забытое там, будто, кричало: «Хочу в стирку!»
Орудуя костылями, Инга подступила к мойке и принялась отковыривать присохшую кашу с краев невымытых тарелок. Желудок настойчиво требовал пищи. В хлебнице лежала последняя горбушка батона. Эту драгоценную реликвию следовало дотянуть до вечера. А что делать дальше, Инга не могла придумать.
«Надо бы вымыть эту гору…», печально вздохнула Инга и приоткрыла кран горячей воды. Немного постояла в нерешительности, следя за тоненькой струйкой воды, которая, стекая по верхней тарелке, сделала чистую дорожку для своего ручейка. Вода была горячей. Из раковины начал подниматься пар, наполненный кислым запахом давно не убиравшихся объедков.
Немного разбавив горячую струю холодным потоком, Инга нерешительно потрогала пальчиком текущую воду.
– Нормально, не горячо… Теперь можно и помыть эту противную посуду… – пробурчала она сама себе, царапая ногтем и стараясь тщательно отмыть присохшую пищу с поверхности тарелок.
