Как только стало возможно, и я уже не боялась получить нагоняй от мамы, которой, наоборот, безумно нравился цвет моих волос, стала краситься. В каштановый, да в красноту чтобы.
Вот сейчас вся эта моя крашеная краса и рассыпалась по плечам.
– А знаете, нет… – удивленно сказала я. – Как же вы-то смогли разглядеть? Он больше другие части тела на обозрение выставлял, – ухмыльнулась я, окончательно приходя в себя.
Я встала со стула, и почувствовала, что слабость, которая накатила так неожиданно и была столь непривычной, отошла.
А раз так, то где тут моя запеканка и надоевший, но поражающий своей крепостью бразильский растворимый?
– Именно, деточка, именно, – тем временем все удивлялась Антонинванна. – Как у тебя глаза-то. Я вот сразу заметила. Не все время ж его задницей любовалась, – подколола она меня.
– Ой, Антонинванна, да и что с того? Полно народу с зелеными глазами. Вон, у Пал Егорыча (тьфу-тьфу, вот к чему я вспомнила именно его-то?) тоже зеленые.
– Не скажи, Зоенька. Не скажи. У Егорыча они темные, как вот болотная вода бывает, с прозеленью. А у этого - ну чистый изумруд, – вела свою песню старшая.
Изумруд. Да.
Под звук ее голоса, плавного и ласкового, мои глаза опять чуть было не закрылись, и я, наскоро допив свой кофе из любимой чашки, кстати, с изумрудного цвета листочками, решительно поднялась.
– Пошла я, Антонинванна. Надеюсь, сегодня уже больше не понадоблюсь, – сказала я, и с надеждой посмотрела на старшую.
– Да теперь справимся, – уверила она. – Раз уж пришел в себя. Видишь, и заснул потом ну как младенец.
– Иди, иди, Зоенька. Да выспись как следует, – с заботой в голосе сказала пожилая женщина.
Оказавшись наконец на улице, я зябко поежилась и поскорее двинулась к дому. Но вот эти слова старшей медсестры об изумрудных глазах моего личного глюка так и не давали мне покоя.
И вообще странно, почему я сама этого не заметила.
–Ох, Зоя, Зоя, – укоризненно сказала я себе, шлепая в своих вездеходах по полноценным осенним лужам.
Нет, понять-то меня было можно. Когда последний раз у меня был мужчина? Вот то-то. Свежо предание, да верится с трудом.
Вот так странно складывается моя жизнь. А вы говорите. Отца своего я не помню, и не мудрено. Ведь не видела его никогда. Мама говорила, что летчик был. Ага, летчик- налетчик. Погиб при исполнении. Ну-ну. Какое-то время я этому верила, но потом. Потом мозги встали на место.
Да ведь у нас дома ни одной фотографии его не было. Ни одной!
И только когда я уже была достаточно взрослой, вот уже готовилась поступать в медучилище, мама перед своей смертью наконец рассказала мне кое-что.
Правда, никто из нас еще не знал тогда, что она уйдет так быстро.
Так неожиданно.
А вот мама, видно, почувствовала. Потому и сказала мне все неприглядную правду о моем отце и самом обстоятельстве моего совсем не непорочного зачатия.
Как тогда же выяснилось, и обстоятельства появления моего на свет тоже были весьма интересны.
Я смахнула предательскую слезу, которая, чувствуя сегодня мою явную слабость, скатилась по щеке.
Вот что за день!
Второй раз уже плачу, ага.
– Несгибаемая, всегда бодрая Зоя Савельева, похоже, сдает позиции, – горько усмехнулась я.
6. Глава 6
К- как помер?
А потом вдруг почувствовала, что слабость, эта странная, совершенно мне не свойственная слабость, вдруг, будто по мановению ока, исчезла.
И меня наполнила энергия. Светлая, мощная, звенящая.
