Я подхожу к кабинету Андрея и прислушиваюсь. За дверью полнейшая тишина. Пульс непривычно зашкаливает, в горле становится сухо. Хочется поскорее отсюда сбежать, но ясно одно, что это уже невозможно.
Я всё же надеюсь, что Муратов даст денег на операцию для нашего ребёнка после того, как увидит результаты теста. А дальше? Что нас ждёт дальше? Об этом мне только предстоит узнать.
Тихо стучу и слышу его резкое: «Войдите».
Толкнув дверь от себя, прохожу в кабинет, который освещает лишь настольная лампа.
Андрей сидит в кресле, откинувшись на высокую спинку. Чёрные волосы слегка растрёпаны, но ему так даже идёт. Рубашка расстёгнута на верхние пуговицы и оголяет смуглую кожу на груди. Рядом стоит бокал и початая бутылка с виски, а тёмные глаза Андрея с дьявольским блеском в зрачках заглядывают в мои. Я ёжусь и замираю посреди кабинета.
– Присядь, – произносит он сухо.
Шаги даются мне с огромным трудом, потому что Муратов откровенно пялится на мой округлый живот. Поверил? Принял? Осознал?
Я занимаю место напротив и опускаю вспотевшие ладони себе на колени.
– Зачем ты позвал меня? – спрашиваю, слегка откашлявшись и прочистив горло.
– Пришли результаты теста, – Андрей кивает на бумаги, которые лежат на его массивном дубовом столе. – Можешь посмотреть.
– Мне незачем смотреть, потому что я знаю результат.
Муратов хмыкает и делает несколько глотков янтарной жидкости. Кажется, эта новость выбила его из равновесия. Или окончательно добила.
– Что за операция нужна ребёнку? – спрашивает он минутой погодя.
– Это мальчик. У нас будет сын, – объясняю Андрею спокойным тоном, хотя внутри меня всё от паники дрожит. – На тридцать второй неделе в поликлинике на очередном осмотре УЗИ заметили, что у него патология сердечно-сосудистой системы. Предположительно, ставят диагноз дефект межжелудочковой перегородки, но точно будет известно уже при рождении и более тщательном обследовании.
– Это может быть ошибкой?
– Я не знаю, – развожу руки в стороны. – Мне хотелось бы в это верить.
Андрей ставит бокал на стол и резко поднимается с места. Проходит по кабинету, сунув руки в карманы брюк. Задумчивый, нервный, взвинченный. Я боюсь его трогать и боюсь с ним говорить.
Таким далёким кажутся моменты полугодичной давности. Я плавилась под натиском его сильных рук, воспламенялась и сгорала заживо, а затем возрождалась, словно птица Феникс, и хотела лишь одного – такого же жаркого и страстного повторения.
Нынешнего Андрея я не знаю. Он непонятен мне, чужой, ещё более опасный. Заглянуть бы в его голову и узнать о чём он думает, да только боюсь, что его нынешние мысли не придутся мне по душе. Я стану бояться его ещё больше.
– Жить будешь в этом доме, пока носишь моего ребёнка, – произносит Андрей холодным тоном.
Он стал другим. Ещё жестче и опаснее. Если бы у меня был выбор, я никогда бы к нему не пришла, потому что знаю, как сильно он меня ненавидит. Я – болезненное воспоминание о покойной дочери, которое он навсегда предпочёл бы забыть, но вмешался коварный случай, который связал нас крепкими нитями.
– А дальше? – спрашиваю дрожащим голосом, хотя заранее знаю ответ на этот вопрос.
– Родишь ребёнка и свалишь из нашей жизни. Навсегда.
У меня спирает дыхание. В лёгкие будто натыкали иголок – каждый вдох и выдох даётся мне с огромным трудом. Такой вариант событий я даже не предполагала. Ожидала чего угодно, но только не этого.
