К полудню эта девочка притихла. Я подумал, она спит, и она правда, уже спала. Мертвенным вечным сном. Сурия умерла. Под ней осталась огромная лужа крови. Это он с ней сделал. Этот шакал. Сулейман.
Потом они долго ругались, Кемаль вычитывал Сулеймана, но в конечном итоге, Сурию они оставили на обочине и просто продолжили путь. На дно фургона они бросили какую-то тряпку, чтобы прикрыть ею кровь.
Я заплакал тогда от страха, меня стошнило от отвращения. Эти чувства еще не сдохли в то время, но довольно быстро от них не останется и следа.
Тогда я был восприимчивым десятилетним ребенком, от которого впоследствии система не оставит ничего.
Ни жалости, ни страха, ни даже брезгливости. Они затрут мне не только память, но и выкроят из меня то, что хотели видеть перед собой.
Мы должны были сдохнуть по пути, потому что ехали без остановки почти семь суток, но все же, большинство из нас выжило. Мы были товаром, а у товара есть срок годности, потому нас подкармливали, давали воду, особенно после того, как четверо детей потеряли сознание, а у одного ребенка случился приступ эпилепсии.
По приезду Анхар, Кемаль и Сулейман отвели нас в какой-то амбар и раздели, выстроили в ряд, словно животных. Распахнулась дверь и в помещение вошел очень высокий мужчина в длинном светлом одеянии. У него были золотые браслеты на руках и блестящие часы, густая борода, черные глаза. На голове какой-то убор, названия которого я тогда не знал. Следом за ним вошло еше четыре человека. Позже я пойму, что это охрана.
— Это все?
От его голоса пробрало до костей. Он смотрел на всех нас сверху вниз, как на грязь. Его звали Шакир Аль-Фарих, он был моим хозяином.
— Да, то есть, минус один — сказал Анхар.
— Кто именно?
— Турецкая девочка. Лет восемь-девять.
— Причина?
Они замялись, я увидел как, сглотнул Сулейман.
— Хм, мой Господин, она истерила. Была бы проблема.
— Сто палок. Аммар, разберись!
— Что? Нет, прошу, я ничего не сделал! Господин!
Охрана вывела Сулеймана, и вскоре я услышал его вопли, но мне не было его жаль. Я хотел, чтобы он сдох. Чтобы с ним сделали тоже, что он сотворил с той девочкой Сурией.
Шакир Аль-Фарих подошел к нам всем ближе. Он смотрел на нас, но ни к кому не прикасался. Вместо него это делал низкорослый и упитанный Хамит. Он осматривал нас как скот, как животных на рынке: тело, волосы, зубы, ногти.
Когда очередь дошла до меня, я не дался и укусил Хамита за руку, вгрызся в этого жирдяя до костей. Он завопил и замахнулся на меня, я приготовился к удару, но его не последовало.
— Нет! Не смей!
Остановил его Шакир Аль-Фарих и сам обхватил мое лицо смуглой большой рукой.
Он надавил на мои скулы, я зарычал, а Господин гортанно засмеялся, перебирая белые четки в руке.
— Хорош, дьяволенок. Хорош! Смотри, какой: крепкий, здоровый, смазливый. Он будет племенным самцом. Волчонок дикий. Все при нем… все. А глазища какие! Его точно в разведение.
А дальше Шакир Аль-Фарих показал пальцем на некоторых из нас. Стоящий рядом с ним Хамит молча кивал головой, точно болванкой.
— Остальных разобрать. Расчет у Ари. За порчу и промедление минус сорок процентов. Свободны.
Тогда я, конечно, не понял смысла слова “разобрать” как впрочем и всего, о чем они между собой говорили.
Я стоял прижавшись к стене и старался слиться с ней тенью. Только спустя несколько месяцев, немного выучив язык я понял, о чем они тогда говорили, и что значило “разобрать”.
