Мой отец – Мир - страница 5

Но эта красота была Клодетт неприятна. Она хорошо знала, что под ней скрывалось. Не зря в наше время говорят, что в любимом человеке нравятся даже недостатки, а в нелюбимом раздражают даже достоинства.

Вокруг них суетилась бабушка Джозефина с посудой в руках. Клодетт точно знала, что сейчас она слушала особенно внимательно. Когда внучка Джозефины становилась свидетельницей чьего-то откровенного, по ее мнению, разговора, она старалась как можно громче шуметь, чтобы ненароком не подслушать, но люди, подобные самой Джозефине, в таких ситуациях превращались в тихую мышь, чтобы слышать каждое слово. Так было и сейчас. Бабушка стала двигаться тише и медленнее, чтобы ничего не пропустить мимо ушей.

– Нет. Я сразу отказала Вам, и это решение было окончательным, – Голос Бастьен звучал устало, но твердо.

Она почти физически почувствовала, как напряглась Джозефина за ее спиной. На секунду ей показалось, что бабушка научилась поджигать людей взглядом.

– Боюсь, ты пожалеешь об этом в скором времени, – высокомерно заметил Жюль и приподнял темные брови, отпивая из кружки.

– Я жалею лишь о том, что не могу высказаться, – беззаботно пожала плечами Клодетт. Она ожидала очередной оплеухи за дерзость от Джозефины, но, по-видимому, бабушка решила не отвлекаться и промолчала. Бастьен и представить не могла, чего ей стоило это самое молчание. – А сейчас, с Вашего позволения, – Она обращалась к Жюлю. – я покину вас. Мне нужно работать. Зарабатываю на приданное. Глядишь, к тридцати годам и выйду замуж, но… Сдается мне, Вы меня не дождетесь.

Клодетт задорно подмигнула мужчине, присела в наигранном реверансе и, заработав строгий взгляд отца, выскочила на улицу. Леонард, как и бабушка Джозефина, ненавидели ее привычку отвечать с сарказмом людям, которые ей не нравились. Они считали это сортом безнаказанной грубости, признаком плохого тона. Впрочем, так оно и было. Но Клодетт, как женщина, могла позволить себе только сарказм. Лишь на это она имела право. Это был ее способ выражать свое недовольство и высмеивать людей, подобных Жюлю. Только так она могла остаться не обвиненной в разгуле дикарских инстинктов, унаследованных от праматери Евы, при этом ясно дав наглецам понять свою позицию.

***

День оказался таким же долгим, как и все его предшественники. Клодетт заработала не больше, чем обычно. Бабушка Джозефина отчитала внучку за отказ по ее возвращении, а когда домой пришел дедушка Клод, все стихло. Кошки были единственным, что скрашивало дни Клодетт Бастьен. Котенок Шарль залез на ее плечо, спрятался в волосах – там котята чувствовали себя уютнее и потому любили в них путаться – и своим мурлыканьем убаюкал Клодетт. Она так и заснула в подвале на небольшой кошачьей лежанке, спиной прислонившись к холодной стене.

Утром она умылась, привела себя в порядок, проводила дедушку, бабушку и отца на работу и, стоя перед зеркалом, уже собиралась заплести косу, как вдруг в дверь яростно забарабанили. Рыжие волосы заструились по ее плечам, когда Клодетт отпустила их и метнулась открывать незваным гостям.

Перед ней стоял мужчина в начищенном нагруднике и с обеих сторон от него возвышались еще несколько таких же. Дом Клодетт обступила толпа зевак: всем было интересно, что сейчас случится, и зачем столько солдат пришли в дом к молодой беззащитной девушке.

– Клодетт Жизель Рене Бастьен, Вы обвиняетесь в колдовстве и постоянном общении с дьяволом под видом черной кошки и приговорены к публичной казни через повешение! – громко провозгласил тот, что стоял впереди.