Мой отец – Мир - страница 7

Даже тогда, когда ее протащили мимо капитана, неизменно сидящего на лошади рядом с навесом, где расположился судья, ожидая казни ведьмы, на лице несчастной не дрогнул ни один мускул.

Как и большинство казней в те времена, эта основывалась на доносе. Может, оно и лучше, что никакого суда? Все равно ей не удалось бы спасти своих кошек или хотя бы спастись самой. Судья применил бы пытки и мучал ее до тех пор как она сама не созналось бы в совершенном преступлении, а после отправил бы на свидание с виселицей. Еще можно было допустить вариант, что Клодетт могла скончаться во время пыток при таких обстоятельствах.

Неважно, какой из путей они бы выбрали: итог у каждого из них предусматривался один – казнь Клодетт и убийство восьмерых кошек.

Зеваки уже успели столпиться на площади. Люди ждали казни и во все глаза наблюдали, как на виселицу, следом за палачом, девушка поднималась по лестнице навстречу своей смерти. Клодетт выпрямила спину. Нет, она не будет унижаться здесь. Она с достоинством примет смерть и не прольет больше ни одной слезы.

Лицо девушки выглядело решительным. Если умирать, так умирать, но с честью. Не стоит беспокоиться о том, чего не можешь изменить даже при всем желании. Сколько невинных девушек приняли здесь смерть? Сколько жизней забрала эта ненасытная виселица? Кто из них ушел с достоинством: те, кто в слезах умоляли о помиловании, понимая, что это не спасет им жизнь, или те, кто отважно встретил погибель, ни о чем не жалея? Так пусть все увидят, что Клодетт Жизель Рене Бастьен ни о чем не жалеет. Если бы она могла вернуться в прошлое и что-то там изменить, она все равно брала бы кошек под свою опеку. Это стоило того. Девушка гордо подняла голову вверх, демонстрируя всем свое безразличие, но губы у нее при этом дрожали, выдавая страх.

Мысль о том, что Бог был на ее стороне, утешала как никогда. Держаться на публике и притворяться непоколебимой с этой верой оказалось не так сложно.

Палач набросил веревку на тонкую шейку Клодетт, поправил петлю и проверил узел. Девушка сглотнула. Она смотрела куда-то вперед, игнорируя толпу, игнорируя палача, игнорируя удавку на своей шее, игнорируя холодный шепот смерти.

Взгляд Бастьен устремился на судью, приговорившего ее к гибели, когда она об этом даже не подозревала, скользнул в сторону и наткнулся на темные глаза капитана, предавшего ее.

На его застегнутом лице застыло такое же выражение, как у Клодетт. Он прятал свои чувства, свои эмоции. И что творилось у этого человека в голове? Капитан смотрел куда угодно, только не на Клодетт. Может, ему было стыдно за содеянное. А может, у этого человека совсем не было совести, может, голос Божий давно оставил его.

Во всяком случае, теперь он знал ее имя.

«Смерть ведьме! Казнить колдунью!» – скандировала толпа. Неужели она умрет вот так просто, будучи ненавистной всем Парижем? Но и сама Клодетт ненавидела весь Париж. Она удерживалась от слез, вызванных не только страхом, но и бесконечной ненавистью к этим людям. Нет ничего хуже, чем умереть в таком состоянии. Нет ничего страшнее, чем явиться перед Богом с такими мыслями на уме. Всепоглощающая ненависть всегда приводила людей в геенну огненную.

Неожиданно люди зашептались, буря гигиканья и свиста утихомирилась. Сквозь толпу отчаянно пробивалась бабушка Джозефина, требовавшая освободить ее внучку. Следом за ней спешил дедушка Клод. Где же был ее отец? Клодетт разглядела его, стоявшего на самом краю площади. На его лице девушка не могла прочитать ни единой эмоции. Леонард слепо смотрел на дочь, но понять, злился он, сожалел или грустил, было сложно.