Мой отец – Мир - страница 8

– Гнусные палачи! Сейчас же освободите мою внучку, грязные убийцы! – ругалась Джозефина. – Вам нужна не она!

Сердце Клодетт заколотилось чаще. Что она задумала? Решила спасти ее? Это невозможно. Решение суда нельзя изменить. Эти жестокие люди не знают жалости и не умеют сострадать.

– Что ты хочешь сказать, старуха? – возмутился палач, одарив пожилую женщину таким взглядом, каким принято смотреть на мух.

Толпа вновь загалдела, но крайне заинтересованный судья пресек этот шум. Он подался вперед, сощурился, будто пытался прочитать мысли Джозефины, и произнес следующее:

– Говори.

– Это бедное дитя не имеет к кошкам никакого отношения, – заявила Джозефина громко, чтобы каждый горожанин на площади ее услышал. – Это мои кошки, судья Михель де Валуа.

– Ты сознаешься в преступлении, старая ведьма? – спросил судья.

– Да. И жду Вашего вердикта.

Шокированная, толпа не проронила ни слова. На Гревской площади воцарилась тишина. Судья почесал седую бородку и сделал задумавшийся вид, прежде чем озвучил приговор.

– На виселицу ведьму! – приказал Михель. – И отпустите девушку.

Было заметно, как с облегчением выдохнул капитан, но Клодетт не видела ничего, кроме своих слез перед глазами.

– Нет! – закричала она, глуша рыдания. – Бабушка, нет!

Бабушка Джозефина ответила ей простой любящей улыбкой, будто говоря: «Ты спасена, дорогая». Такого теплого взгляда Джозефины Клодетт удостоилась в первый раз. Или, быть может, она только сейчас заметила, как сильно бабушка ее любила?

Палач снял петлю с шеи девушки и грубо отпихнул несчастную в сторону. Клодетт повисла на его сильной руке, умоляя помиловать бабушку:

– Пожалуйста! Пожалуйста, она не ведьма! Послушайте меня!

Но мужчина не стал с ней церемониться. Он забросил Бастьен на плечо и отдал прямо в руки дедушки Клода, смиренно отошедшему в толпу, едва получив внучку назад.

– Дедушка, надо спасти ее! – плакала она, вырываясь, но Клод тянул ее прочь. – Как ты не понимаешь?! Бабушка, бабушка! Я здесь! Бабушка, я тут!

Тем временем Джозефина уже поднималась по лестнице. Клодетт сделала еще один сильный рывок, норовясь освободить ее, когда на шее бабушки затянули петлю.

Клод обернулся и понял, что это случится прямо сейчас. Он закрыл мокрые от слез глаза внучки своей большой плотной ладонью, когда тело его жены закачалось над площадью, содрогаясь в предсмертной агонии.

Ей не нужно было видеть, чтобы знать, что бабушка Джозефина была мертва. Клодетт почти физически ощутила, как оборвалась ее жизнь.

Она убрала руку дедушки, защищающую ее глаза от страшного зрелища, зажмурилась, чтобы не видеть тела, и пошла прочь. Ей хватило всего нескольких минут, чтобы потерять все.

Толпа молчаливо расступалась перед рыдающей девушкой. Кто-то жалел ее, кто-то все так же с подозрением на нее косился, а капитан королевских стрелков ее преследовал.

Клодетт слышала топот копыт его лошади за своей спиной, но не оборачивалась. Она ненавидела его. Но вовсе не из-за того, что капитан сдал ее, а за то, что он не сделал это сразу и заставил довериться себе, поверить в то, что все будет хорошо.

Едва капитан открыл рот, чтобы обратиться к девушке, слева от нее возник дедушка и заключил внучку в свои объятия. Это было не лучшим местом и временем для разговора с ней, но капитану было просто необходимо сказать ей одну очень важную вещь. И даже не одну. Но если и говорить с ней сейчас, то только наедине, а ждать, пока Клодетт успокоится, и смущать ее было не лучшим вариантом.