– Задержись на минуту, – окликнул его Деймиен.
Люсьен обернулся с угрожающей и элегантной надменностью.
– Да?
Деймиен вздернул подбородок.
– О вас ходят странные слухи, весьма эксцентричные.
– Расскажите.
– Говорят, будто бы вы воскресили старое тайное общество нашего отца. Шепчутся… о непристойных делах, творящихся в Ревелл-Корте, о каких-то странных ритуалах.
– Ну что вы, – вежливо возразил Люсьен. Деймиен всматривался в него.
– Судя по всему, многие думают, что вы просто устраиваете буйные вечеринки, но кое-кто считает, что вы вовлечены в какой-то… языческий культ вроде того, который существовал в старом клубе «Преисподний огонь».
– Ужасно интересно, – промурлыкал Люсьен.
– Это правда?
Люсьен молча улыбнулся брату мрачной усталой улыбкой, повернулся и покинул бильярдную.
Утреннее солнце позолотило окрестности Гэмпшира мягким сиянием осени и проникло в высокие окна уютной гостиной Гленвуд-Парка. Элис Монтегю, нахмурившись, вытащила из своих волос крошки от булочки, которой позавтракал Гарри, и, тихонько напевая, принялась укачивать его. Обходя комнату, она беспокойно вглядывалась в полукруглое окно, поскольку с минуты на минуту ожидала появления кареты Кейро. Во всяком случае, Элис надеялась на ее появление.
Всю неделю Гарри капризничал, что было совсем ему несвойственно. Вчера он уснул на полу гостиной, засунув в рот палец и закутавшись в одеяло, в то время как Элис старательно вышивала новый костюм для лихого мистера Уэмбли, деревянной куклы на шарнирах. А утром выяснилось, что предсказания старой няни Гарри сбылись. Крошечный барон Гленвуд разбудил всю прислугу негодующими воплями – сердитого, несчастного мальчугана лихорадило, он весь покрылся сыпью. У него началась ветрянка.
За завтраком Гарри чесался, капризничал и плакал, и вот, наконец, расстроенный, задремал на руках у Элис.
– Мама, – слабым голосом прошептал малыш. Он звал Кейро все утро.
– Она скоро приедет, милый, – пообещала Элис, продолжая укачивать его. – Она уже едет.
– Сыпь.
– Да, я знаю, что у тебя сыпь, ягненочек мой. Она бывает у всех. И у меня была, когда я такой же маленькой, как ты. – К несчастью мальчугану сначала станет хуже и только потом полегчает.
– Три.
– Да, тебе три годика. И ты такой умный мальчик! – Элис ласково погладила его, не обращая внимания на боль в пояснице. Он был уже слишком тяжел, чтобы носить его на руках, как младенца; но невыносимо было смотреть, как он мучается, и ничем его не утешить.
– Смотрите! – вдруг сказал Гарри, подняв свою головенку, покрытую пушком персикового цвета, и указывая через плечо Элис в окно.
– Что там такое?
– Мама!
– Неужели? – с сомнением в голосе переспросила Элис. Подойдя к окну, она раздвинула занавеси.
Гарри взволнованно указывал в окно своим крошечным пальчиком, потом заглянул ей в глаза, впервые в этот день широко улыбнулся, показав мелкие белые зубки. Для Элис его улыбка была все равно, что луч солнца, пробившийся сквозь облака. Она ласково посмотрела в его небесно-голубые глаза, на мгновение, забыв о приближающейся карете. Когда Гарри улыбался, он становился, так похож на ее брата Филиппа, что у нее на глаза наворачивались слезы.
– Мама! Мама! – закричал мальчуган, сильно пинаясь ногами и вытягивая шею, чтобы получше разглядеть далекую карету.
– Разве я не говорила тебе, что она едет? – поддразнила племянника Элис, скрывая облегчение – баронесса отнюдь не относилась к людям, на которых можно положиться. У нее была привычка то появляться в жизни своего ребенка, то исчезать из нее, руководствуясь собственными прихотями, но три дня назад Элис написала ей, предупреждая, что мальчик заболевает.
