- Не надо, не оправдывайся. Я сам не знаю, как бы поступил на твоём месте.
- Правда?
«Нет, не правда, твою мать. Я бы носом землю рыл, я бы носил тебя на руках до конца жизни. Я бы её положил, всё бы поставил на кон, чтобы сделать тебя счастливой. Но… ты – не я. И даже не та, кем я тебя считал».
Всё это я прокручивал в голове сотни раз, и сейчас слово за словом вся фраза проносится перед глазами тенью высокоскоростного поезда.
- Было и было, - добавляю.
Только хрипотца в голосе выдаёт волнение, но стерва слишком занята собой, чтобы её заметить.
- Сень, я…
- Хватит, - обрубаю коротко. – Хватит ворошить прошлое. Не к месту это. Лучше про себя расскажи. Как ты? Почему Серпухов? Это временно? – перевожу тему. – Почему ты работаешь, а не учишься? Как отец тебе позволил?
Зараза прикладывает ладони к щекам. Морщится, будто борется со слезами. Я б, наверное, даже поверил, если бы не знал, что всё это актёрство и гроша ломанного не стоит.
- Отца больше нет.
- Как нет?
Два года я старательно избегал разговоров про общих знакомых, когда они могли вильнуть в сторону Одинцовых. Родные, в принципе, из сочувствия или жалости о них также не упоминали, поэтому я жил без абсолютного понятия, что у стервы творится.
Вычеркнул её из сердца, вернее, вырвал, и из памяти старался стереть. Но это, мать её, намного сложнее.
Даже если приказываешь мозгам о ней не думать, она всё равно приходит через воспоминания, ночами, во снах. Будто бледная тень той, кого я любил. Как призрак, как чёртов морок.
- Папа он… он потерял всё и не выдержал.
- Что значит потерял? Не выдержал?
- Обанкротился и… и решил, что больше так не может… жить…
Стерва что-то там продолжает бормотать, но я занят своими мыслями. Основную идею я уловил. Одинцов просрал состояние и, вероятно, пустил себе пулю в лоб или вздёрнулся. Не выдержав позора и разочарования. Очень по-мужски, конечно.
Бросаю взгляд на идущую рядом дрянь и давлю в себе ростки зарождающегося сочувствия. Это, мать её, плохой знак. Мне не должно быть её жалко. Ей же не было…
Жизнь семейства Одинцовых никоим образом меня не касается. Да, когда привык к комфорту и уверенности в завтрашнем дне, идти работать на побегушках в общепит так себе будущее.
- Я часто вспоминаю о прошлом? – меняет стерва тему.
Блеск её глаз способен затмить даже мерцание звёзд. В какой-то момент я зависаю, вижу только её тёмные широкие зрачки и ещё губы, в которые уже готов впиться. Ничего поделать с собой не могу. Хочу её. До боли хочу, аж в паху всё напрягается от одной лишь мысли о простом поцелуе.
- Помнишь, как мы к вам на ужин приехали, а ты меня игнорировал весь вечер?
- Неправда, я был очень вежливым.
- Да маленькая я для тебя ещё была. Зато через год всё поменялось, помнишь?
Да, помню! Но, чёрт дери, зачем она об этом заговорила? Я стараюсь не вспоминать о прошлом, слишком там много счастья и боли, которая всегда приходит после осознания, что всё пропало безвозвратно. Светлые воспоминания опошлены дрянными поступками, ядовитыми словами и предательством. Всё ложь! И стерва – лгунья! Мне надо чаще себе об этом напоминать, а не поэтизировать её мнимые достоинства.
Мы доходим до бульвара, где притаилось работающее кафе, но охрана на входе равнодушно сообщает, что в заведении корпоратив и зал снят на всю ночь.
Следующее по ходу место оказывается закрытым. Чуть дальше подмигивает огнями круглосуточная восточная забегаловка.
