– Эти, с позволения сказать, писатели, несут буржуазную лженауку. Что может дать советскому человеку, например, – он снова посмотрел в листок – «Психология сексуальности». Это ваш Фрейд… Секс – это у них там. Вот пусть они этим и занимаются.
– Фрейд – не мой, – возразил я. – И при чём тут секс? Юнг – создал аналитическую психологию, Райх – основатель психоанализа… Меня не интересует тема сексуальности, даже если она психология. Меня интересует психика с точки зрения возможности лечения психических или других расстройств энергией рук или с помощью введения в особое состояние сознания.
– А вы что, врач? Вы-то какое имеете отношение к лечению? И какое такое особое состояние?
– У меня есть некоторые эзотерические способности, то есть возможности особого восприятия.
– Это что? – насторожился старший лейтенант.
– Ну, я могу видеть то, что бывает недоступно другим, могу снимать руками какую-то боль, обладаю гипнозом.
– Инте-рес-но. С такими способностями и на свободе, – с иронией проговорил мой дознаватель, не поверив ни одному слову.
Я достал из кармана сложенный вчетверо листок текста «Вступительного слова» Вольфа Григорьевича Мессинга с его, как он сказал тогда, «индульгенцией», «защитой от ретивых и глупых», и подал старшему лейтенанту. Поверх листка было начертано рукой профессора магии: «Моему юному другу Володе Анохину в знак восхищения его необыкновенными способностям, которые, однако, являются полностью научно и материалистически объяснимыми. Вольф Мессинг»
Старший лейтенант долго изучал написанные довольно корявым и не очень разборчивым почерком Мессинга слова, недоверчиво посмотрел на меня и проговорил:
– Вольф Мессинг… Это тот?
– Да, тот, – заверил я.
– И что мне с этим делать?
Старший лейтенант был озадачен, и я решил расставить точки над «и».
– Я несколько лет назад сумел помочь начальнику вашей организации, генерал-майору Л. в своем городе. У меня есть грамоты. Да вам нетрудно созвониться и проверить. Там, я уверен, подтвердят. Это, конечно, если вы будете разговаривать с самим генералом… Но вопрос щепетильный и носит характер личный.
Старший лейтенант мялся, менялся в лице и усиленно думал, что ему предпринять. Наконец он попросил меня подождать немного и быстро вышел, прихватив с собой мою «индульгенцию». Тон его при этом был более мирный, чем в начале разговора.
Ждал я долго, пока, наконец, старший лейтенант появился.
– Вас хочет видеть зам начальника генерал-майор Чепурин, – сказал он. – Извините, пока доложили, пока генерал освободился. Сами понимаете, дела…
Генерал выглядел строго. Был он сухопарый и подтянутый, и мундир сидел на нём ладно. Китель украшали два академических ромбика, а также два ордена и две планки медалей.
Кабинет его почти не отличался от того, где меня принимал начальник управления в моём городе: огромный двухтумбовый стол с приставленными к нему буквой «Т» простыми столами, стулья, шкафы с томами Ленина и другими книгами, небольшой столик типа журнального с двумя креслами в углу, диван и, конечно, портреты Дзержинского и Брежнева, а на тумбочке, обтянутой красным кумачом, бюст Ленина.
Генерал предложил мне сесть.
– Вы нас, Владимир Юрьевич, заинтриговали. Мы связались с начальником управления вашего города. Иван Фёдорович дал Вам хорошую характеристику. Мы с ним старые знакомые. Встречаемся на совещаниях в Москве… Чем вы там ему помогли, не сказал, но посоветовал не упустить возможность использовать ваши какие-то особые способности. Мы также знаем, что вы в своё время оказались полезным ещё и уголовному розыску. Так?
