– Как получилось, что я учу вас английскому? – повторил я. – Думаю, я просто оказался под рукой как раз тогда, когда колледжу потребовался преподаватель соответствующего профиля. Если хотите знать подробности, обратитесь к декану Уинтеру. А теперь давайте вернемся к нашему предмету, – добавил я, чувствуя, что теряю почву под ногами. – Итак, наш курс включает…
– Но мне вовсе неинтересно, что скажет декан Уинтер, – снова перебил меня Мервин. – Я хотел бы знать, что скажете вы, профессор.
По аудитории снова пронеслись тихие смешки и хихиканье. Мервин, свободно расположившись за своим столом, смотрел на меня чуть ли не с чувством собственного превосходства. Как и хотел, он оказался в центре всеобщего внимания и теперь получал удовольствие, играя заглавную роль в своем маленьком спектакле.
Я подошел к его столу и встал так, что мыски наших ботинок почти соприкасались. Честно сказать, я не знал, сумею ли выразить свою мысль так, как следовало бы; сейчас мне вообще было не до педагогических изысков. Телом я был в аудитории, но душа моя рвалась в больничную палату к Мэгги, и сосредоточиться на своей непосредственной задаче было довольно трудно. Тем не менее я все-таки решил попробовать. Сделав глубокий вдох, я сказал:
– Если тебе так хочется строить из себя шута, Мервин, валяй, действуй. Я не возражаю. – Я показал рукой на остальных. – Думаю, в этой аудитории конкурентов у тебя не будет… Что меня действительно заботит, так это то, сумеешь ли ты успешно сдать экзамены по окончании курса. Быть может, тебе это невдомек, Мервин, но твое умение смешить окружающих является вторичным по отношению к твоей способности последовательно мыслить и ясно излагать свои мысли в письменной форме. Надеюсь, мы поняли друг друга? – С этими словами я облокотился о стол обеими руками и, наклонившись, посмотрел парню прямо в глаза.
Это сработало. Мервин нехотя кивнул и сразу же отвернулся. Я заставил его раскрыть карты, и остальные это увидели. Больше того, я выставил Мервина на посмешище, что, строго говоря, является крайней мерой, прибегать к которой следует только в самом сложном случае. Впрочем, я своего добился: никто из студентов больше не шуршал бумажками, не пытался соревноваться со мной в остроумии и не таращился в окно.
Что ж, посмотрим, что будет дальше.
Выпрямившись, я вернулся к своему столу и, присев на край столешницы (мне это было необходимо, так как у меня отчего-то подгибались колени), прочел еще несколько организационных объявлений и вкратце познакомил слушателей с учебным планом. Студенты слушали внимательно, и я понял, что выиграл первое очко.
Пожалуй, для первого занятия этого было достаточно.
Мое знакомство со студентами, включая препирательства с Мервином, а также организационные вопросы, заняли от силы минут пятнадцать. Закончив, я сказал:
– Здесь слишком жарко, чтобы вы могли нормально соображать, так что на сегодня мы, пожалуй, закончим. Жду вас во вторник. – Я собрал со стола бумаги и начал укладывать их в небольшой рюкзачок, который нашел дома на антресолях. – У каждого из вас должен быть экземпляр учебной программы, рекомендую внимательно ознакомиться с тем, что там написано. Я не могу просветить вас на этот счет, потому что я ее не составлял. До встречи.
Мои ученики дружно двинулись к выходу, переглядываясь и перешептываясь на ходу. Вскоре аудитория опустела, а я подумал: «Вот странно, на урок они собирались минут десять, а сейчас их как ветром сдуло, и тридцати секунд не прошло. Может быть, я сказал им что-нибудь не то?»
