— Ты мог бы сам уточнить. Или спросить Елисея с Настей, — протянул Кира после очередного глотка. — Вы же общаетесь.
— Они не особо разговорчивы, — буркнул в ответ Антон и все-таки решился взглянуть матери в лицо. — А отец?
— Вот и спросил бы. У него.
— Да он со мной не разговаривает! — захлебнулся возмущением Антон.
Из-за резкого движения несколько капель кофе пролились за край и обожгли руку. Антон проигнорировал жжение, будучи слишком поглощенным эмоциями. «Дзинь!» — громкий удар о стенки кружки заставил его вздрогнуть.
— Действительно, с чего бы. «Он со мной не общается, почему я должен звонить?!» — Кира понизила интонацию, подражая голосу мужа, затем иронично выгнула брови. — Я все жду, когда вам надоест мериться упрямством.
— Напоминаю, меня просили дома больше не появляться, — Антон не увернулся от щипка и тихо ойкнул, растирая щеку.
— Ой, смотрите, какой обиженный тигренок. У твоего отца двенадцать пятниц по понедельникам. Паша через час все простил. Ну хорошо, через два, — фыркнула Кира.
— Во всем виновато упрямство, — закатил глаза Антон.
— И чье конкретно?
— Папино. Я младше, мне априори на возраст следовало предоставить скидку.
— Поразительно, насколько с возрастом ты становишься похож на Павла, — неожиданно тепло рассмеялась Кира, поставила кружку и стерла пальцем слезинку. — Не только внешне, но и внутренне. Ты просто мини-копия Кенара.
Отвернувшись к окну, Антон всмотрелся в голограмму летнего бриза. Сквозь криво собранные биты проглядывалось стекло, за которым буйствовала весна. Дождь стучал по крышам, нагоняли мрак и холод тучи. Никакой радости. Потому, видимо, люди все чаще прятались за проекцией хорошей погоды на окнах, покупали домой специальные устройства.
Ради одной цели — немного ухватить счастья в бесконечной череде унылых будней мегаполиса.
Антон вдруг подумал: а ведь Милана всегда бежала туда, где лучи солнца ласкают кожу. И от бесконечного света ослепнешь, если долго вглядываться в лазурное небо. Там, в Африке, оно особенно прекрасно — чистое и удивительно щедрое на тепло.
— Я видел Милану, — начал он, когда снова стало тихо. — Ее семья, отец… — он осекся и до побелевших костяшек сжал кружку.
Кира ничего не ответила, лишь положила ладонь на его колено в немой поддержке.
— В аэропорту папа сказал, что не воспитывал меня таким человеком. Тогда я не понял, о чем шла речь.
— Татошка, — Кира с сочувствием погладила плотную ткань джинсов.
— Мне стыдно, мам, — тихо признался Антон, глядя ей в глаза. — Перед ним и Миланой. Перед тобой. За гадости, что говорил и делал. За вранье, бесконечные пьянки, неприятности, те дурацкие слова и мерзкие оскорбления. Теперь я не знаю, как все исправить.
— Начни с главного, — уголки губ Киры приподнялись, — попроси прощения у Миланы. Столько раз, сколько потребуется. Иногда это лучший способ вернуть былое расположение.
— А у вас?
Убрав руку с колена Антона, Кира щелкнула его по кончику носа и коснулась пальцем груди. Под стук сердца, что яростно билось в такт сбившемуся дыханию.
— Родители, Татошка, не судят детей. Мы вас только направляем и поддерживаем. А уж какую дорогу выберешь — исключительно твое решение.
— Поэтому ты не поддержала меня тогда? В кабинете отца? — спросил Антон без злости. Он действительно нуждался в ответе матери.
Она расправила складки на платье, после чего шумно вздохнула и провела пальцами по стеклу, сбив на секунду изображение.
