Моя Марусечка - страница 12



– Ничего. Не сваритесь. Так надо. Терпите. Сейчас еще поддам, и парить вас буду.

В дом Анночка Васильевна вернулась совсем разомлевшая. Бухнулась на стул, вытянула ноги, выдохнула сладко:

– О-о-о-о… Как будто все у меня внутри переместилось, на новое место встало.

– Ну так и хорошо, что встало! Значит, все на пользу пошло! – хохотнула весело Марусина мать. – Давайте-ка, девки, к столу. После баньки обязательно полагается рюмочку пропустить. Ты шаньгой, шаньгой лучше закусывай! – торопливо подсказала она гостье, когда та зашлась от крепкого глотка первача и начала отчаянно рыскать глазами по столу, заставленному тарелками. – Надо обязательно горяченьким закусить!

– Ой, а что это было такое крепкое, я не поняла. Виски, что ли?

– Да сама ты виска. Самогонка это! Чистая, как слеза! Погляди!

– А-а-а… Самогонка… – моргнула осоловело гостья, откусывая порядочный кусок картофельной шаньги. – Ой, а булочка какая вкусная. А это что, омлетик такой, да? Какой странный, жиденький.

– Ну, попробуй… – хитро улыбнулась Надежда, подставляя ей поближе тарелку с желтоватым, слегка дрожащим, как холодец, продуктом.

– Ой. Нет, не омлетик. Какой вкус странный… А что это такое, интересно?

– Так это молозиво.

– Что?!

– Ну, молозиво. Молоко такое. Самое первое, только для родившегося теленка. Оно густое всегда, жирное, а когда застывает, как холодец становится. На этот, как его… На модный жидкий сыр похожее.

– Ну да, похожее… – торопливо отодвинула от себя тарелку Анночка Васильевна и слегка содрогнулась.

– А ты что, моргуешь?

– Что? Как это – моргуешь?

– Ну, брезгуешь, значит.

– Нет, я не брезгую. То есть не моргую. Просто непривычно…

– Так зато полезно! Аксинья вчера как раз отелилась, вот я и взяла у нее немного молозива. Как знала, что гости будут!

– А Аксинья, это…

– А это корова наша. Аксиньей зовут. У нас их две вообще-то. Аксинья и Дуняшка.

– Хм, имена какие странные. Прямо Шолохов, «Тихий Дон»… Может, и Наташка тоже есть?

– Нет. Наташки нету. Да я и сама была против, чтоб их бабьими именами называть! Вон Маруська настояла!

– Ой, как хорошо тут у вас, господи! Баня, коровы-бабы, молозиво…

– Что, еще хочешь? Так кушай! – подвинула ей Надежда тарелку с необычным молочным продуктом.

– Нет! – торопливо выставила ладонь, отказываясь от угощения, гостья. – Нет, я уже это попробовала! Спасибо! Я вот лучше кефирчику попью. Ведь это кефирчик такой густой, да? Я не ошибаюсь? Он не из молозива сделан?

– Нет. Это простокваша обычная. Ну, можно сказать, и кефир…

– Ой, а вкусная какая! Как творог. А это…

– А это масло.

– Масло?! Такое желтое? Такого не бывает…

– Ну, давай поучи меня, какое масло бывает. У вас там, в городских магазинах, такого масла и не видали никогда! Ты попробуй, попробуй!

Так в творческих познаниях деревенского натурального хозяйства прошел для Анны Васильевны вечер. Потом, когда гостью совсем сморило, Маруся отвела ее спать в светелку. Кончилось дело тем, что остаток своей командировки провела городская гостья у них в доме, возвращаясь после трудового дня вместе с Марусей.

– Ой, Надь, а можно, я с тобой пойду? – увязалась она на следующий вечер за Надеждой, когда та, повязавшись платочком, направилась в коровник на вечернюю дойку. – Я хочу на Аксинью посмотреть. И на эту, на Дуняшку тоже…

– Что ж, пойдем, – удивленно посмотрела на нее Надежда, – только туфли свои модные сыми, замараешь. Чуни вон надень.