– Как Оля? – спросил он у её матери.
– Лучше, уже хорошо. В больнице сейчас. Но скоро должны выписать, – отчего-то нервничая, ответила ему женщина.
Ромка уже отошёл, когда она его окликнула:
– Роман! Простите, ради бога, если что не так… и спасибо вам большое! – прижимая руки к груди, с чувством произнесла она.
Он, слегка обескураженный этим её «вы», пожал плечами, мол, не за что.
Кремнегорская больница находилась на выезде из города, недалеко от вокзала. Ещё не так давно она буквально разваливалась. Стены осыпались так, что местами оголились железные прутья арматуры. В щели расхлябанных окон со свистом задували ветра. Весной и в дождь с потолков лилось, и санитарки не успевали подставлять ведра и тазы.
Денег, выделяемых из бюджета на ремонт, хватало лишь на побелку-покраску и какие-то косметические мелочи. Но всё это не спасало – через пару месяцев плесень вновь проступала и расползалась под потолком черными пятнами.
Ромкина мать сумела убедить совет директоров комбината взять шефство над больницей, единственной в городе. И двух лет не прошло, как здание обрело вполне себе благопристойный вид. Больше нигде не сквозило, не текло, не сыпалось, а сбоку пристроили небольшой корпус – лабораторию, снабдили новым оборудованием.
Ромка едва узнал отремонтированную больницу – три года назад он сам угодил сюда с подозрением на аппендицит и остался в ужасе от условий. Впрочем, несмотря на внешние метаморфозы, персонал остался прежний. Хамоватый.
Санитарка в приемнике яростно возила шваброй по полу и ругалась на всех подряд. Женщина в окошке регистратуры как робот повторяла механическим голосом:
– Посторонним справок не даем.
– Да я не посторонний! Мы двадцать лет живем через стенку. Это дети ее посторонние, уехали, совсем забыли старуху. А я же… каждый день… Ну, пожалуйста, девушка, миленькая! Ну, посмотрите. Сви-ри-до-ва. Анна Матвеевна, – упрашивал мужчина женщину за стойкой. – Мне хотя бы узнать, как прошла операция, ну и может, принести чего…
– Ещё раз повторяю, справок не даем. Только родственникам.
Мужчина досадливо выругнулся, махнул рукой и расстроенный отошёл от окошка.
Ромка бы в другой раз и спрашивать ничего не стал, но его не отпускало жгучее желание, даже потребность, узнать про Олю. Регистраторша безучастно спросила, кем он ей приходится.
– Никем, – честно ответил Ромка.
Она даже вскинула брови то ли с удивлением, то ли с возмущение.
– Я же говорю… – начала она с нотками раздражения. И вдруг улыбнулась, словно узнала старого знакомого. – Как ты сказал? Зарубина Ольга? Девчонка, которая тонула? А ты же Рома? Сын Маргариты Сергеевны? Это же ты девчонку спас! Молодец! Маргарита Сергеевна, наверное, очень гордится? А Зарубина… нормально всё с ней. Может, хочешь её навестить? Второй этаж, палата двадцать три. У них там, правда, сончас ещё… Но ничего, я сейчас позвоню туда на пост, договорюсь, тебя пропустят.
Ромка почти привык, что имя матери было в Кремнегорске как золотая пайцза, открывающая для него практически все двери. Но иногда становилось не по себе и даже немножко стыдно за такие преференции. Ромка слышал, как за спиной метался мужчина, переживающий за некую Свиридову Анну Матвеевну, и не мог вот так взять и пройти, когда других, по сути, послали. Да и потом, что он ей скажет? Привет, как себя чувствуешь? Давай познакомимся? Ну, глупо же.
– Да нет, не надо, я потом приду, когда положено.
