это произойдет.
12. 12
Никогда прежде Ромка не был так жаден и нетерпелив, целуя Олю. Никогда не позволял рукам лишнее. Сейчас же он целовал её так, словно изголодался, и уже не обнимал – а исследовал ее тело, мягкое, гибкое, податливое. Сжимал, гладил, обводил изгибы.
Поддев тоненькую бретельку платья, спустил вниз, оголив плечо. Оторвался от губ и приник к коже. Выложил жаркими поцелуями дорожку от ключицы до шеи, от шеи до чувствительной ямки за ухом.
Как в расхожей киношной сцене, полотенце плюхнулось на пол у их ног. А следом – её платье, его рубашка, белье…
– Скоро я… – хрипло произнес он, глядя на Олю затуманенными шальными глазами – … не смогу остановиться…
Она не отстранилась,не остановила его. А лишь сомкнула веки в ожидании.
Ромка подхватил её на руки, отнёс в свою комнату. На кровать.
Эти несколько шагов слегка отрезвили его, но стоило только взглянуть на Олю, доверчивую,открытую, влекущую, и его прорвало…
Нависнув над ней, он продолжал покрывать горячими поцелуями ее шею, грудь, плоский живот. Чувствовал, как она дрожала, и это сводило с ума ещё больше.
Ему хотелось разглядеть её всю, везде, но она, хоть и не отталкивала его, но зажималась, стесняясь. Однако на него смотрела со смесью настороженности, смущения и жгучего интереса. Даже коснулась и слегка погладила, отчего у Ромки вырвался тихий нечаянный стон.
– Только осторожнее… пожалуйста, – прошептала Оля, когда он вжался в неё.
Поначалу у Ромки толком ничего не выходило. Как-то раз, у однокурсника, он видел фильм для взрослых – вот и весь его опыт. Впрочем, до этого момента неопытность Ромке не мешала. Он просто не думал о том, как надо, и действовал по наитию, но после ее слов сразу занервничал. И только когда Оля сама расслабилась, всё получилось…
Потом он, разгоряченный,взмокший, лежал на спине, прижимая к груди притихшую Олю. Сердце бухало в груди тяжело и гулко, а по всему телу растекалась сладкая истома.
Потом был душ и наспех приготовленный ужин, который показался ему самым вкусным. А затем пришла пора провожать ее домой. Ромке, как никогда, не хотелось в тот день с нею прощаться.
– Ты только никому не говори! Никому! – перед тем, как им разойтись, попросила Оля.
– Что не говорить?– даже сначала не понял ее Ромка.
– Про то, что у нас сейчас было…
Оля многозначительно на него посмотрела, а он удивленно вскинул брови.
– Да ты чего, Оль! Даже мысли такой нет! Как ты могла подумать?
– Пообещай, что не скажешь! – настаивала Оля.
– Обещаю, – снисходительно усмехнулся Ромка. – Могу хоть на крови покляться, если тебе будет спокойнее.
– Смеешься надо мной, а меня ведь отец убьет, если узнает…
Ромка тут же посерьезнел, обнял ее, поцеловал в макушку нежно.
– Ну что ты, малыш, я никому ничего не скажу. Ты же знаешь, что я лучше сам пропаду, но тебя не подставлю… Я люблю тебя больше всех на свете…
***
К середине июня отстрелялась и Оля. Не так блистательно, конечно, как Ромка, но, во всяком случае, без троек.
После летней сессии в институте собирали студотряд вожатых в пионерский лагерь «Светлячок». То есть теперь он назывался просто – детский лагерь отдыха. Но, по сути, всё там осталось прежним, как при Союзе. Исчезла лишь пионерская атрибутика. Ну, не считая гипсовых статуй пионеров, которые возвышались на своих постаментах по обеим сторонам дорожки, ведущей от центральных ворот к главному корпусу.
Каждое лето туда съезжались школьники со всего Кремнегорского района. А вожатыми в лагерь, как повелось, устраивались работать студенты пединститута. Денег платили мало, но зато и работа была интересной, и питание хорошее, трехразовое, и, главное, романтика.
