Прохожие обычно лишь неодобрительно косились на шум, ворчали под нос, что молодежь распустилась, но предпочитали обходить стороной эти развеселые компании.
Было воскресенье, около девяти вечера, когда неподалеку от клуба остановился черный мерседес. На ближайшей к крыльцу скамейке двое девчонок и четверо парней о чем-то увлеченно болтали, передавая по кругу полуторалитровую бутыль с «Жигулевским». С краю скамьи притулился магнитофон. И одна из девчонок, стоя, пританцовывала под «Руки вверх». Она плавно водила бедрами, обтянутыми леопардовыми лосинами, и откидывала голову так, что рыжие волнистые волосы красиво рассыпались по плечам и спине.
Парни на неё украдкой любовались, девочка это знала и старалась ещё больше. Её нравилось наблюдать блеск в мужских глазах, нравилось, как все они начинали перед ней рисоваться. Она не прикладывалась к бутыли пива, как её подружка Жанка. Ей купили энергетик. И купят ещё, когда она этот допьет.
Но тут один из парней ткнул в бок другого, в кепке блином. А затем и все остальные повернули головы и увидели, как от машины к ним целенаправленно идет Стрелецкая.
– Чё ей надо? – прищурившись, негромко сказал тот, что в кепке.
– Может, чё хочет за сынка своего сказать?
– Так а мы при чем? Пацанов же всех, вроде, взяли.
Несмотря на выпитое пиво и скуренный косячок, парни сразу подобрались, напряженно следя за ее приближением. Даже магнитофон выключили. Рыжая занервничала больше всех, до слабости в коленках, и поспешно села, вклинившись между подругой и её парнем.
Стрелецкая вышагивала как по плацу, уверенно чеканя шаги. На пятачке воцарилась тишина.
Маргарита Сергеевна подошла к компании вплотную и остановилась напротив рыжеволосой девчонки.
– Здрасьте, – попытался заговорить с ней парень в кепке. – Вы что-то…
– Халаева? – не замечая больше никого, спросила её Стрелецкая так резко, будто хлыстом стегнула.
Дашка часто-часто заморгала. Наглость и обаяние, которые всегда помогали ей выкручиваться из любой ситуации, куда-то делись. Зато сердчишко трусливо забилось у самого горла. Она еле нашла в себе силы кивнуть.
– Встала! – велела Стрелецкая. И Дашка как солдатик поднялась, перепугано хлопая глазами.
Стрелецкая смерила её взглядом с головы до ног.
– Ты – маленькая лживая сучка. Ты правда думала, что тебе твоя ложь сойдет с рук? Ты всерьез решила, что, оболгав моего сына, ты будешь просто жить, как раньше? – пронизывающий, ледяной взгляд пугал больше, чем слова. – Ты даже не представляешь себе, какой ад я устрою тебе и твоей семье. И мне абсолютно плевать, сколько тебе лет.
Дашка молчала, словно язык проглотила.
– Ты расскажешь всем, как оболгала его. Ясно? Расскажешь правду. Завтра же. Придешь в милицию и во всем признаешься. И только посмей не прийти.
Маргарита Сергеевна видела – эта придёт. Чему-чему, а видеть людей насквозь за годы своего директорства она научилась прекрасно.
Можно было ещё много чего высказать этой малолетней дряни, но сейчас главное было другое – чтобы девчонка повинилась. Чтобы эта кошмарная история с клеветой наконец уже закончилась. Чтобы её Ромка мог вздохнуть свободно.
Она села в машину, коротко бросив водителю:
– Домой.
22. 22
В пятницу мать забрала Ромку из больницы. Сначала он даже приободрился – больничная палата с храпящими, ворчащими, чавкающими мужиками осточертела ему до тошноты. Так что в банальной присказке «дома стены лечат» определенно был смысл. Но главная прелесть – это свобода.
