Моя ойкумена. Лирика 1979-2009 - страница 19

Взроптали бы, увидя этот крест.

Здесь нет распятья. Иисус нисходит

С вершины мук в сияньи и любви,

Неся перед собой живые руки,

Как бы желая даровать хлеба.

За ним овал златого ореола…

Крест позади. Его не миновать,

Но он остался знаком пограничным:

Преодолей, шагни, переступи!

Иди за мной, иди и не противься.

Распятья нет, есть радости завет.

Так мне внушали древние монахи,

Носившие под рясой этот крест

Еще до русских лет Тмутаракани.

………………………………………………

Молчат надгробья. А поручик спит,

Внимая Небу. Прах летит по ветру.

И лишь Геракл в порыве роковом

Не может отыскать достойной цели,

От подвига до подвига летит,

Пронзая ветер жалом копьевидным,

Не зная, что на траурном костре

Он в тунике отравленной истлеет

В жестоких корчах.

Навсегда настигнут

Самим собой…

5 сентября 1994

«Приближается край… Но не хочется верить…»

Приближается край… Но не хочется верить.

На краю затоскую о крае родном.

А Потерянный рай назван именем зверя,

А грядущий Эдем мечен страшным числом.

Я был вдрызг одинок без любви и России.

Я был просто дурак, обреченный на жизнь.

Но, прозрев, я объят тьмою невыразимой,

Где позор на разоре и злоба на лжи.

Треугольная мгла в треугольном убранстве —

Этот проклятый знак врезан в сердце стране.

Шесть грехов бытия.

Шесть зияний в пространстве.

Шестипалый захват, что присущ Сатане.

А меж тьмою и мной – только крестик нательный,

Только слово прощенья за ради Христа.

А иначе не снесть этой муки артельной,

Этой трассы над бездной, что страхом пуста.

25 августа 1994

Восточные стансы

Я запрягаю мрака караван

На берегу полуночном и диком.

Мечтавший о труде равновеликом

Таланту, что Отец мне даровал,

Я запрягаю скорби караван.

Тот, кто пророку диктовал Коран,

Архангел или Столп громоподобный,

Молчит поныне в области загробной,

Не избран я, хотя, быть может, зван

Тем, кто пророку диктовал Коран.

Горит Синай. Безмолвствует Ливан.

И облака плывут над Аркаимом.

И на Алтае в воздухе сладимом

Золотоносный цедится туман.

Горит Синай. Безмолвствует Ливан.

Узда и шпоры – дьявольский обман.

Ведь пустоту ничем не оседлаешь.

Пророк велик. Но ведает Аллах лишь —

Кому я нужен и зачем со-здан!

Я запрягаю мрака караван.

Тамань

Тмутаракань, Тументархан,

А много раньше – Гермонасса…

Накрой, кунак мой, дастархан

На глади синего паласа.

Твой предок возлагал халву

На ворс ковров Бахчисарая.

А я татарином слыву,

В роду татарина не зная.

Чингиса дух меж нами жив,

Но не скажу – кому он ближе.

За друга душу положив,

Мы оба пасынки Парижа.

Мы оба, щепоть чабреца

Бездумно растерев меж пальцев,

Впадаем в сон, где без конца —

Лишь песня воина-скитальца.

И здесь, на дальнем берегу,

Где много нас легло за правду,

Мы нынче общему врагу

Готовим общую награду.

Пусть в ножны вложены мечи,

Мечтает холм о граде прежнем.

…И чайка, ноги замочив,

Стоит на камешке прибрежном.

«Под бубенцы цикад в эпоху полнолунья…»

Под бубенцы цикад в эпоху полнолунья,

Когда стучит в окно засохший абрикос,

Вслепую поведу по черному стеклу я

И вспомню светлый шелк ночных твоих волос.

За Млечным пустырем – родной Сибири дали…

А здесь такой разлив безоблачной луны,

Такая благодать сухой степи миндальной,

Такой безмерный вздох оставленной страны.

И петушиный залп. И пустобрех собачий.

И море фосфорит, забвением дыша.

Я уловлю твой свет. На мой талант рыбачий —

Сокровищем твоя полночная душа.

Родная, трепещи! Ты вся в моих ладонях.

Назад Вперед

Моя ойкумена. Лирика 1979-2009 - страница 19

Похожие книги