В белый полдень на синем кладбище
Он глядел в молодое лицо…
На овальную гладь фотоснимка,
На эмаль, что уже пожелтела,
На зернистый гранит пирамидки
И опять в молодое лицо.
Да… лицо… Вот и дата. И имя.
Имя… Чье?.. Имя было… Зачем…
Тень-лицо улыбалось открыто,
Так открыто, что чудиться стали
В нем какие-то искры движенья.
Блики снежного дня?.. Торжество,
Торжество было в этой улыбке!
Почему торжество?
Он запнулся,
Он смутился под взглядом прошедшим,
Так что паникой спертое сердце
Заметалось по камере тела.
И, не выдержав, он отвернулся.
…Креп морозец. Сорока присела
На рябину в соседней оградке
И просыпала снег на тропинку,
И пронзительно так закричала
В ледовитой пустыне кладбища,
Что шарахнулось эхо в кусты.
Он пошел торопливо и мутно
По тропе мимо старых и новых,
Мимо братства солдатского тлена,
Мимо пленных останков германцев,
Мимо наших, задушенных шахтой
Иль раздавленных, или убитых
Пылью, водкой, трудом, пустотой…
Он стремился, не видя дороги,
Побежденный, зажатый испугом,
Знак иной, непонятной свободы
Не приняв, как мессию еврей.
И сорока его провожала,
Стрекоча, и кресты обступали,
И светилось таинственно Имя,
И лицо улыбалось вослед…
