Да свежие вести?
Тот сыт, кто швырнет чуть подтлевшую сеть
С кривой ячеею.
Кто брата убил, тот не станет жалеть
О мире с роднею.
Один Тэмуджин. Только ветер и снег…
Бог Правды ни разу
Не встал за спиной. Ни коней, ни телег…
К скупому рассказу
Пора перейти от широких картин
Рожденья героя.
Один Тэмуджин. И чем дальше один,
Тем Небо суровей.
Узнав, что волчонок сменил на клыки
Молочные зубы,
Родня переправилась из-за реки
Для ловли-загубы.
Три дня и еще шесть провел Тэмуджин
В чащобах Бурхана,
В голодной тайге, при соседстве вершин,
Под шубой тумана.
У входа в долину и честь и родство
Дозоры забыли.
Гордец к ним попал, и на шее его
Колодку скрепили.
К седлу привязали… И в пору завыть
От гибельной скачки…
Свезли. Но в улусе поесть и попить
Без жалкой подачки
Не может колодник, что пес возле юрт.
И гонят повсюду.
А сами пируют, и песни поют,
И давят посуду.
Когда поутихла хмельная возня
В полночном селенье,
Распалась, багрово искрясь, головня,
Дотлела… А пленник,
А пленник все ждал, пока в дреме застыл
И страж его хилый…
Колодку ему на башку опустил
С отчаянной силой
И скрылся. Но берега только достиг —
Вслед топот стремится:
– Он вздумал, как пленный затравленный тигр,
О клетку разбиться!?
Сын крови, он хочет не славы – беды!
Не сказано разве:
Наш род вознесется на крыльях орды
В нойоны и князи.
Брат брату поможет и воину вой,
Чего б не случилось,
А имя, каким будет назван герой,
Поведает чибис.
И кто нам пророчит, что нищий беглец
И братоубийца
Поднимется выше, чем льдистый голец
Иль царская птица?
Он будет объедки у юрт собирать
От лета до лета!..
Умчались… Река продолжала сиять
Средь лунного света.
Умчались… Но ехал за ними один
Стрелок Сорган-Шира,
Себе и коню своему господин.
Ни хмеля, ни жира
Во взоре. Глядит – незнакомый валун,
Где отмель и тина.
Поближе… И что ж? – над водой не валун,
Лицо Тэмуджина.
– Ты скрылся в Онон, как бегун-стригунок
Под брюхо кобылы.
Ты чести искал. Но у змея ли ног
Где сыскано было?
Сожрут тебя родичи только за то,
Что резвый не в меру.
Их уж не загнать ни огнем, ни крестом
В могущую веру.
Как пыль под ступнею, ленивы они,
Заразны, как парша!
Лежи. Не продам. Ты повадкой сродни
Сынам моим старшим.
Скрывайся, несчастный, спасешься, дай Бог…
И тихо уехал.
Лишь цокот копытный над прахом дорог
Баюкало эхо.
Юрта Сорган-Шира
В предутреннем мраке, когда на тропе
Становится сыро,
Колодник возник, повинуясь судьбе,
В юрте Сорган-Шира.
Хозяйка застыла, сбивая кумыс
Широкой мутовкой.
А сам Сорган-Шира от страха прокис
И вымолвил только
Невнятное: «О-о». Лишь его сыновья
Чимбай и Чилаун
Вели себя как Тэмуджина друзья,
На долгую славу.
Колодка разбита, осколки в очаг…
Прояснели лица.
Сыр. Мясо. Кумыс. И ковер в головах
Смыкает ресницы.
Но вдруг да нагрянут и враз перебьют
Хозяев ночлега?..
Спасет беглеца не домашний уют,
А с шерстью телега.
В то черное облако шерсти густой
Нору прокопали.
В удушливом чреве, где мрак с пустотой
Супругами стали,
Три дня и три ночи прожил Тэмуджин,
Три дня и три ночи.
Он плакал, молился, мечтал, ворожил,
Терпел, что есть мочи.
А на день четвертый, в полуденный зной,
Ленивые стражи
К телеге добрались. Хозяин с женой
К ним вышли, и даже
Подумали – пробил их час роковой,
Сейчас обнаружат
В норе беглеца. И подымется вой,
Погибели ужас.
– И Боги не вспомнят такую жару!
В такую-то сушь я,
Когда бы залез в шерстяную нору,
То сдох от удушья. —
Сказал Сорган-Шира. – Хотите узнать,
Где скрылся колодник,
Велите по темным ущельям искать,
