– Не улавливаю как-то связи между этими двумя вещами, – в тот момент я еще не понимал, что меня ждет нудеж похлеще Дани. – Можно быть глупым и не верить, а можно быть умным и верить. Тут каждый сам решает, я считаю. Это как с сериалами. Кто-то смотрит, кто-то нет. Каждому свое, и нечего тут навязывать.
– Надо навязывать. Потому что, если вам, тупицам, не навязывать, вы же сами ни черта делать не будете. Я-я-я. Нет в русских самообразования. Животные мы. Волю дай – и будем в говне сами рыться, пока свиньи на нашем месте за столами пируют. Уроды мы. И без сильной палки и указаний ничего сделать не сможем. И в Бога надо верить. Это тебе не сериальчик поганый! – сказав это, Паша сделал большую затяжку, снова откашлялся мокротой и ругнулся.
– Я так и не могу смекнуть, с какого рожна мне надо в Бога верить?
– ЗАТЕМ, – это слово новый знакомый сказал особенно выразительно, подчеркивая его интонацией и протягивая гласные. – Вот скажи, в чем смысл жизни?
– Еще лучше. Я думаю, что у каждого этот смысл свой. Нет какого-то единого шаблона.
– Ну и какой у тебя?
– Хм… не знаю… наверное, написать книгу и прославиться.
– Херота это все. Я.
– Эй, ты сейчас идею моей жизни херотой назвал.
– Я херотой назвал все смыслы жизни. Я-я-я. Посмотри на меня, – он развернулся в мою сторону, – я грязный, брошенный. Моя дочь умерла у меня на руках, когда ей было пять. Пять лет, Кирилл! Совсем маленькой была, я-я-я, – мне показалось, что в его глазах промелькнули слезы. – Дальше все пошло по накатанной. Житейский сценарий. Не выдержал, начал пить. Жене надоело терпеть, сбежала с хахалем. Я стал еще больше пить, я, меня поперли из вуза. Вот хожу теперь по помойкам шарю. Государственных подачек хватает только на коммуналку. Живу черти как. В ЧЕМ МОЙ СМЫСЛ ЖИЗНИ?! Я? Скажи мне! – не дожидаясь моего ответа, он продолжил: – Не можешь? Вот! Я! Знаешь, почему не можешь? Нет этого смысла. Правда в том, что все мы приходим на эту планету только ради того, чтобы сдохнуть. Мы придумываем себе жалкие смыслы, чтобы хоть как-то оправдать свое никчемное потреблядское существование и всю ту чудовищную мерзость, что совершает человечество. МЫ НИЧТОЖНЫ! Каждый из нас просто пустое место. Я пуст, ты тоже. Все пусты. Младенцы, подростки, взрослые и старики. Все. Мы просто черви, паразиты! Живем, помираем и ничего не оставляем! Все наше наследие только для таких же термитов, как мы! Ни для кого больше!
Паша вздохнул и сгоряча плюнул. Явно эта речь давно крутилась у него на языке. Вот только сказать ее было некому. Мне стало жаль мужика, ведь он и правда никому не нужен. Даже если завтра он умрет в центре города, то его просто быстро увезут в морг, и дело с концом. Считай, что и не было. А сколько таких еще в городе? А в стране? Мире? Хотя в то же самое время его наезды заставляли меня думать, что, может, и черт бы с ним. Не будет так огрызаться. Я-я-я! Что? Нехорошо так о людях думать? Да пофиг.
Он продолжил сразу после того, как отдышался. Голос его стал сиплым, тихим:
– Знаешь, зачем верить в Бога? Я? Потому что если в него не верить, то получится, что во всем этом мире ты лишь маленькая вошь, никому не нужная и ждущая своей очереди. Один, брошенный. Я. Страшно одному. Очень страшно. Я в Афгане в войну был. Не было так страшно, как от одиночества. А Бог помогает. Он становится спутником, собеседником, внутренним огнем. С ним ты не одинок, я. И после смерти не пропадаешь навечно. Ты есть где-то в другом месте, там все хорошо, – говоря это, он смотрел в небо, – в Него надо верить. Надо. Понимаешь?
