– Если я не сопьюсь к этому времени.
– Не переживай, – Даня погладил бороду, – спиваются только хорошие писатели.
– Это раньше так было. Ты плохо знаешь современную моду. Нынче задача гуманитария от искусства – просто снариться или спиться до тридцати. А «творить» – это уже дело наживное. Таких «творцов» в Питере как ванилек7 в кафешках.
– Или как ванилек в Питере.
– Ванилек в кафешках в Питере.
– Не, мимо. Они там ошиваются в каком-нибудь зассанном дворе-колодце, проникаясь «культурой». Или шарахаются по крышам с тем же посылом.
– Согласен.
– Ну, это еще не самая плохая мода. Вспомните эмо8. Вот уж лютая хрень была.
– О да. Но! С эмо было проще. Поноют, вены вскроют, и окей. Никаких проблем. Они хотя бы понимали, что никчемны. А эти-то нет. Все такие духовные, что аж долбануться можно. Глупые только, как курицы, но кому какое дело? Вот объясните мне, – Филипп пододвинулся поближе к столу, – никак въехать не могу, о каком богатстве внутреннего мира может идти речь, если весь багаж мыслей состоит из чужих цитаток и спама? Это равносильно тому, что ты отсканишь все картины из Лувра, повесишь их у себя дома и будешь мнить себя именитым коллекционером.
– Сам придумал или скопипастил?
– Да пошел ты! – Филипп засмеялся.
– Слушай, а с чего ты решил, что лучше этих ванилек? Ты такой же напыщенный петух с «богатым внутренним миром».
– Ну спасибо, – он изобразил грусть на своем лице. – Разница между мной и ими в том, что я просто существую и не строю из себя никого. И я понимаю, что мои мысли и действия могут быть ошибочными и неправильными.
– Они явно неправильные.
Ситуация немного нагрелась и стала не такой прикольной, какой была пару минут назад. Поэтому я вновь вернулся к разговору о себе и литературе. Эгоцентризм или лоббирование своих интересов – называйте как хотите.
– Сделаю вид, что ваш треп мне неинтересен, и продолжу про себя. Столкнулся с большой проблемой.
– Прямо большой?
– Прямо здоровенной.
– Слушаем.
– Очень хочу написать книгу, но не представляю, как это сделать. Вроде и в голове какие-то идеи есть, вроде даже и желание где-то витает, но не идет. Случается, решаюсь, сажусь и… и все. Ну три тысячи знаков напишу максимум, а потом сдуваюсь. Фигня какая-то, одним словом.
– Три тысячи? Это сколько?
– Лист А4. Полтора. От кегля зависит и форматирования.
По выражению лица Фила я понял, что он не въехал. Не суть.
– А книга, хоть какая-нибудь, – это уже около четырехсот тысяч или типа того. Ну хотя бы триста!
– Шутка про тракториста, – сказал Фил и тыкнул в меня пальцем.
Я посмотрел на него, а потом на Даню:
– Ты прав. Он не лучше ванилек. Так вот, меньше трехсот тонн знаков ни одно издательство в работу не возьмет. А как мне эти три сотни осилить, если я так быстро сдуваюсь?
– Пиши короткими рассказами и не нарывайся на крупную прозу. Это проще. По короткометражкам могу судить.
– Так и делаю, но хочу большое произведение. И уже давно. Да даже вот в старших классах еще помню, начал писать рассказ. Большой… должен был бы быть, если бы я бы не бросил бы его на седьмой главе. Бы. Спустя пару лет один товарищ надоумил меня его переработать и реинкарнировать. Ну, типа поумнел и все дела, сейчас хорошо пойдет. Ремейк на то, чего не было. Начал. Угадаете? Бросил на том же самом месте! Ну как это называется?! Что за чушь? У нас один преподаватель как-то сказал: «Несложно написать книгу, сложно написать вторую». А у меня даже с первой проблемы.
