– Ведь если бы арестовали тебя, папа, мы поступили бы так же, как она. Правда, Матита?
И Матита, которая обычно со мной соглашалась, поддержала меня:
– Конечно, так же бы поступили. Но я бы не хотела, чтобы у меня потом вынули сердце из груди!
Кладбище казалось нам чудесным садом, так здесь было хорошо и спокойно.
Однажды папа принес сюда ящик с несколькими отверстиями; при этом у него был очень довольный вид:
– Я получил на это разрешение! – сообщил он.
Я так никогда и не узнала, кто дал разрешение… Папа осторожно открыл ящик, и оттуда выскочили две белки. Вскоре у них, разумеется, появились детеныши… С каким удовольствием мы смотрели, как белочки прыгают с ветки на ветку! И охотно приносили им орешки…
А в другой раз отец принес сюда пару голубей:
– Не понимаю, почему кладбище должно иметь печальный вид, – недоумевал папа. – Коль скоро здесь наш последний приют, пусть уж он будет повеселее!
Позднее у входа на кладбище установили мраморную доску; надпись на ней звучала так поэтично, что я даже выучила ее наизусть:
Да, это кладбище в июне
Прекраснее других, где я бывал:
щебечут птицы, ярко светит солнце,
а рядом тень, прохлада и листва.
Здесь множество деревьев всех пород:
приморских сосен, сосен из Алеппо,
опутанных густым плющом,
и стройных неподвижных кипарисов -
я долго-долго ими любовался.
Какой покой! Какая безмятежность!
Как жаль, что тут так тесно от надгробий,
я предпочел бы здесь покоиться один,
один среди деревьев благородных.
Пройдя вперед по маленькой аллее, -
ее у входа украшает шелковица -
я посетил могилу Милля.
Морис Баррес
Папа тоже знал историю Стюарта Милля.
– Это был английский писатель, он путешествовал в наших краях вместе с женой. И случилось так, что бедная дама умерла в Авиньоне. Тогда охваченный горем муж приобрел небольшой дом возле кладбища, в нем он и скончался пятнадцать лет спустя; его похоронили рядом с возлюбленной супругой.
На кладбище мне никогда не было грустно. Когда мы не приводили в порядок памятники, то клали на могилы цветы, поливали лежавшие там букеты. Случалось, что на могилке с одиноким крестом не было ни одного цветочка, зато перед иным мраморным мавзолеем их лежали целые груды. Тогда мы брали оттуда несколько цветочков и относили их на сиротливую могилку. А папа делал вид, будто ничего не замечает.
А уж дедуля – убежденный сторонник равенства – нас бы не осудил.
Нередко дедушка и отец вместе трудились над могильным памятником, высекая надписи. А иной раз они сооружали леса, когда речь шла о монументальных надгробиях.
– Но это, в сущности, пустяки по сравнению с тем, что мы сделали в Гренобле! – замечал папа.
Они однажды ездили в Гренобль и воздвигали там памятник, чем мама немало гордилась.
– У них такая репутация, что о ней наслышаны и вдали от Авиньона! – не уставала она повторять.
А приходя на кладбище, мама непременно показывала нам памятники, где внизу виднелась надпись «Матье».
Из-за всего этого мы, дети Роже Матье, чувствовали себя на кладбище Сен-Веран как в собственном королевстве, где были и свои пугающие тайны. Однажды землекопы, рывшие глубокую могилу, извлекли оттуда прямо на наших глазах череп. Мы пришли в ужас.
– Не надо в подобных случаях бояться, – наставительно сказал отец. – Все мы после смерти станем такими. Череп этот рассыплется в прах, а тот, кому он принадлежал, теперь на небесах… Пойдемте-ка лучше со мной, поможете красить надгробия.
