Папа предпочитал петь не песенки «Милорд» или «Чи-чи», но арии из оперы «Кармен». Мама знала весь репертуар Тино Росси, зато отцу были знакомы чуть ли не все оперы. В «Чикаго» нам жилось теперь немного легче, чем в доме с островерхой крышей, хотя иные соседи доставляли немало беспокойства. И вот в один прекрасный день папа торжественно объявил:
– Мамочка… У меня для тебя сюрприз: у нас теперь есть абонемент в оперу!
– Абонемент! Ты что, с ума сошел?! А как я попаду в оперу?
– На моем велосипеде. На багажнике.
– Но послушай, Роже… что я на себя надену?
– Уж не думаешь ли ты, что я купил билеты в первые ряды кресел! Мы будем сидеть на верхотуре, на галерке. Наденешь чистое платье, как в церковь.
– Мне ехать на багажнике?! Ты, видно, шутишь?! А потом, как быть с детьми?
– Наши малыши уже не раз оставались дома одни.
– Ну, нет! Мальчики слишком малы, а девочки еще не выросли!
– С ними посидит Ирен. Пусть хоть вечером забудет о своей фабрике.
Дело в том, что тетя Ирен разошлась с мужем и теперь работала на фабрике, где изготовляли жавель. Она согласилась.
– Ты накормишь малышей, Марсель, и уложишь их спать, а я буду вязать и присматривать за ними.
Вот так получилось, что благодаря «Вертеру», «Чио-Чио-Сан», «Тоске» и «Фаусту» я научилась вязать. Мне очень нравилось сумерничать в обществе тетушки. Сначала она дала мне несколько деревянных палочек, чтобы развить пальцы. А потом вручила спицы. Я принялась вязать свое первое кашне из мягкой шерсти. Однако то Режана распускала на нем петли, то близнецы куда-то запрятывали кашне, то Юки играл с клубком. И мне приходилось убирать мой шедевр на буфет. Однажды, пытаясь достать его, я свалилась со стула, держа в руках свою незаконченную работу; при этом на глазах у перепуганной насмерть Матиты одна из спиц вонзилась мне в бок. Я боялась пошевелиться, а кровь между тем все текла и текла.
– Тетя! Тетушка! Иди скорее сюда! Наша Мими сейчас совсем как святой Себастьян!
Мои родители, только что пережившие драму злосчастной «Травиаты», неожиданно столкнулись с новой драмой. Я вопила так, словно меня пронзил стрелой какой-то индеец.
– Я ходила за доктором, – объяснила тетушка, – он наложил повязку и сделал укол от столбняка. А теперь ее нужно уложить спать.
Спокойствие тетушки и отвар из ромашки не возымели нужного действия. Желая меня успокоить, папа принялся пересказывать содержание «Травиаты». В ту пору я еще ничего не слыхала о Паньоле, не видала ни одного его фильма, и потому мне не могло прийти в голову, до какой степени мой отец походил на Ремю из кинофильма «Сезар»: у него был такой же южный акцент, такая же точно живость и то же человеческое тепло. Мама торопливо снимала свое воскресное платье и одновременно просила папу говорить потише, опасаясь, что он разбудит малышей; тетушка укачивала меня, держа на коленях, а папа на свой лад знакомил меня с содержанием «Травиаты»:
– Звали-то ее, собственно, Виолетта, и она была прекрасна как цветок, но при этом – потаскушка…
– Роже, неужели ты думаешь, что эта история для детей?
– Это история «клас-си-чес-ка-я»! К тому же, когда девочка достигнет совершеннолетия, я ей куплю абонемент в оперу!
– Ее совершеннолетие еще не завтра. А уж коли тебя потянуло на историю, рассказывай лучше историю Франции!
– Ну, в истории Франции тоже хватает потаскушек и убийц. А в «Травиате», по крайней мере, убийц нет. И все-таки Виолетта умирает…
