– Благо дарю! – Он произнес именно раздельно: не «благодарю», а «благо дарю», и в пояс поклонился. – Но огурец – это не исконный наш продукт, равно как и помидор. Вы вот попробуйте взращенную мною репу! Не побрезгуете ли, хозяюшка, пройти в мое обиталище?
Честно говоря, помня увиденное утром, я немного замешкалась у входа во флигель. Однако, осознав, что ничего мне угрожать не может, прошла. Могло показаться, что я попала в краеведческий музей: куча каких-то деревянных орудий труда и неведомых мне приспособлений, глиняные горшки, ухваты и расшитые льняные тряпочки и салфетки.
Евпатий протянул мне деревянную миску, наполненную нарезанной соломкой желтой репой с луком, солью, подсолнечным маслом и разнообразной зеленью. Я зачерпнула этот салат здоровенной деревянной ложкой и попробовала. Было вкусно.
– И кваску попейте моего, – Евпатий протянул мне деревянную кружку и наполнил ее из кувшина приятно пахнущей влагой. – Квасок-то у меня не простой, а на меду! Русскому человеку вообще сахар белый ни к чему – испокон веков наши предки бортничали, и от меда все сладости и пития русские шли.
Напиток действительно был замечательным. Я совершенно искренне похвалила и квас и репу.
– Репа сейчас редкость, – вздохнул он. – Все на картошку индейскую перешли. А она нашему исконному корнеплоду не ровня! И витамин в ней, в картошке, не тот! Редька да репа – вот то, что нам надобно! И никаких там докторов Аткинсов заморских почитать ни к чему. Питались бы, как русским людям испокон положено, так не нужно было бы по докторам, по диетологам всяким шляться – животы бы не росли, да и не болели бы!
Я вспомнила, как выглядело сверху его голое костистое тело.
– А сами вы ничем не болеете? – поинтересовалась я у Евпатия.
– Я плохой пример, – грустно ответил он. – Меня сколько по тюрьмам мучили за правдивое мое слово… Понятное дело, что здоровья это не прибавило.
– Так вы диссидентом были?
Он тоскливо взглянул на меня:
– А как вы думаете, хозяюшка, как называли и куда отправляли думающего человека, имеющего к тому же твердые убеждения?
– Простите, Евпатий Микулович, я пока так и не поняла, какие у вас, собственно, убеждения? Вы националист?
– Да охрани меня Ярило! – воскликнул он. – Я за то, чтоб каждый народ в своей природной вере жил. И немчура католическая да лютеранская, и магометане, ежели мирная, и китайцы всякие там буддийские…
– А вы сами какую религию исповедуете, Евпатий?
– А я ничего не исповедую! Я поклоняюсь! Всему, чему русский человек испокон веков поклонялся: Земле-матушке-кормилице, Ярилу-солнышку, Даждь-богу – дождю и ветру. Вы обратите внимание, разве православие ваше привилось русскому человеку?
– Да, в общем-то, не мое оно!
– А вы к словам не придирайтесь, хозяюшка! – чувствовалось, что он волнуется. – Я образно сказал! Вы у любой старухи в церкви спросите, читала ли она Библию, Новый Завет, Псалтирь – все те книги, которыми ее заклинают? Отвечу – нет, не читала! Зато от матери и от бабки собственной все приметы знает: и с какой ноги вставать, и как в зеркала глядеться, когда воротилась. И про бабу с пустыми ведрами знает, голубушка. А что это, как не корневая наша языческая вера! И в ней хорошо наш народ жил до князя-крестителя. И земля родила, и мир со всеми народами был.
Евпатий в очередной раз тяжко вздохнул.
– Да, вам, наверное, все это скучно, хозяюшка… Заболтал я вас!
