Неудивительно, что моя звездочка решила: если не найду работу и не добьюсь продления визы – убью себя. И хуже всего то, что я и смутно не представляю, как отвратить любимую от суицидальных замыслов. Все, что я могу сделать: это не бросить мою милую. Покончить самоубийством вместе с ней. Хотя от одной только мысли об этом – по спине у меня прыгали мурашки. Моей девочке не отказать в железной логике: не можешь найти работу – не вписываешься в общество, не вписываешься в общество – не живи.
Философствующие попы надули бы щеки и осудили бы нас. Наплели бы кружева словес насчет недопустимости суицида и бла-бла-бла. Но господам-философам невдомек, что такое существование, которое – простите мой каламбур – сплошь борьба за существование точь-в-точь по старику Дарвину. Да уж, рафинированным любомудрам есть чему поучиться у рабочих-нелегалов или у нас с Ширин. Посмотрели бы кабинетные умы, на минутку отлипнув от своих толстенных энциклопедий, на жизнь, полную лишений, которую влачишь, как ржавую цепь…
Мозг рисовал мне картинку: я и милая стоим над бездонной черной пропастью, через которую перекинут узкий хлипкий мостик. Да что там мостик – одна ненадежная перекладина. По ту сторону пропасти – обвязанный красными лентами короб. Он символизирует обещанную Бахромом работу. Пропасть не обойти и не объехать. А вожделенный приз – работа – манит и манит. Мы должны ступить на готовую прогнуться под нами доску, чтобы добраться до заветной цели. Стоим и дрожим – не отваживаясь двинуться. В наших сердцах булькает коктейль из страха и надежды.
От таких мыслей и образов у меня выпрямлялись извилины и болела душа. Но я старался не выдать того, что во мне происходило. Уж если я мучился, как рыба в тесном аквариуме, в котором хозяева не удосужились сменить воду – то что сказать про мою девочку?.. Ведь это Ширин, а не я сегодня вечером будет проходить интервью.
Я, как умел, пытался отвлечь мою звездочку. Рассказывал грубоватые анекдоты про раввинов, священников и имамов. Наливал ей кофе и мятного чаю. Звал смотреть кино. Но моя девочка сидела с потупленным взглядом и плотно сжатыми губами. На анекдоты – не улыбалась. За напитки – тихо благодарила. Смотреть фильмы – отказывалась. В конце концов, обняв Ширин и поцеловав ее трепещущие ресницы, я оставил милую в покое. Возможно, моей любимой нужно ненадолго погрузиться в себя. Не требовалось быть телепатом, чтобы угадать: ее гложут те же сомнения и страхи, что и меня.
Что ж. Мы не киборги – мы будем волноваться. Остается только надеяться, что мы зря накручиваемся, что моя девочка сегодня вечером успешно пройдет собеседование, а завтра утром уже поедет на работу. Мы купим тортик и бутылку газировки со вкусом барбариса. Отпразднуем маленькую победу над превратностями судьбы.
До выхода из дому оставалось два часа, когда моя милая засуетилась испуганной мышкой. Достала из шкафа и разложила на кровати свои несколько блузок. И никак не могла решить, какую из них надеть, красную или синюю. Закусив нижнюю губку, моя любимая смотрелась в зеркало и как бы советовалась с отражением: распустить волосы или заплести в косы?.. (Мне было куда проще: влез в джинсы и в не слишком пропотелую рубашку – и готов. А если прошелся гребешком по шевелюре – так и вообще красавец). Слегка улыбаясь, наблюдал я за моей Ширин. Мне радостнее было видеть ее такой – беспокойной и подвижной, чем окаменевшей от тяжелых раздумий.
