Через четверть часа мы спустились в метро и сели в подошедший электропоезд. Народу в вагоне было предостаточно. Бабки с сумками на колесиках. Мамаша с шаловливым ребенком, который без конца что-то лепетал. Суровые амбальные мужики с многодневной щетиной. Горделивые, как павы, дамочки с длинными ногтями и ярко раскрашенными губами.
Я почувствовал, что снова теряю над собою контроль. Меня нервировала толпа, казавшаяся огромным хищником, готовым тебя поглотить. Вдобавок, у меня опять ненормально обострился слух. Или я это просто вообразил?.. Но грохот вагона сделался для меня нестерпимым. Как будто мне били молотом по голове. Мне было в тысячу раз тяжелее, чем дремучему провинциалу, попавшему в столичную подземку впервые в жизни. Чуткая Ширин уловила мое состояние. Правой рукой держась за поручень – левой милая обвила мою талию. А слегка склоненной головой касалась моего плеча. Только чтобы не подводить любимую я и сохранял наружное спокойствие. У меня точно открывались гнойные, полные копошащихся белых червей, раны, которые моя девочка немедля поливала лечебным бальзамом.
Мне показалось, что протекла вечность, когда мы сошли на нужной станции. С потоком людей понялись в город. Небо над мегаполисом успело совсем почернеть. Еще обильнее падали снежные хлопья, застилающие взгляд. Под подошвами хлюпала грязь. Горели вывески магазинов: «Продукты» – «Пиво – чипсы – сигареты» – «Секс-шоп». Мне по-прежнему было не по себе. Что мы забыли среди сырости и тьмы?.. Ох, как сложно устроен мир!.. Нельзя уладить дела без того, чтобы не смотаться куда-нибудь к бесу на рога. А ведь нам еще домой возвращаться!.. Хорошо бы, у нас с Ширин были бы клоны, которые бы вместо нас ходили на работу и утрясали вопросы с визой.
Я помотал головой, как жеребенок, точно отгоняя мысли, достойные труса и ничтожества. За девятнадцать лет можно было бы и привыкнуть, что жизнь – это всегда жестокая битва. Стоит ненадолго расслабиться – и вот ты уже беспомощной мухой трепыхаешься в паучьих сетях. Наверное, я еще подростком слишком часто расслаблялся, раз юношей попал в грубые лапы психиатров и даже лишен права жениться на любимой девушке.
Ширин легонько сжала мою руку, заглянула мне в лицо своими чистыми агатовыми глазами. Сказала:
– Все будет хорошо.
– Все будет хорошо, – как эхо, повторил я.
Мы, как будто, это друг другу пообещали.
Когда мы погрузились в подошедшую маршрутку, я почувствовал себя лучше. Мы уже на финишной прямой – а Бахром на сей раз не позвонил, не отменил собеседование. В ближайшие полчаса все решится. Моя девочка не провалит интервью. Я уверен был: кадровичка будет покорена природным обаянием моей милой. Завтра Ширин выйдет на работу. «Секретарша ресепшена» – звучит волшебно, как строчка из песни.
Колесили мы долго. Из окна салона маршрутки мир казался еще темнее, чем был. Все контуры размывались – ничего не разглядишь. Я не столько увидел, сколько угадал: циклопические многоэтажки сменились маленькими бревенчатыми домиками с треугольными крышами; вместо непробиваемых бетонных оград потянулись заборчики из досок. Да уж: в каких только глухих районах не сдают помещения под офис. По утрам здесь, должно быть, разносится пение петухов.
Мы все ехали и ехали. Я беспокойно заерзал: как бы нам не проскочить свою остановку. Но вот водитель громогласно объявил:
– Лиственная, владение сорок девять!..
