— Дома кто есть? Кто-то посидит с тобой?
— Нет. Мама придёт с работы в семь, — всё так же бесстрастно ответила девушка, и мне стало некомфортно от её апатии.
Вытряхнуть бы её из этого безучастного спокойствия, заставить заорать, поплакать. А то учудит чего-нибудь с собой после пережитого-то стресса.
— Подружке позвони. Ну, я не знаю, бабушке, тёте. Пусть с тобой кто-нибудь побудет пока.
— Да, конечно, — Маша покивала, как заведённый болванчик, в ответ на мои слова и снова уставилась в окно. Звонить никому не стала, даже не сделала попыток отыскать телефон. Я усомнился в том, что она меня услышала и поняла.
А за окном же не было ничего интересного: типичный спальный район, многоквартирные дома, детские площадки, мусорные баки, бездомные собаки и кошки. Мы как раз въехали во двор. Узкая дорожка, где двум машинам не развернуться, поломанная скамейка возле подъезда, клумба под окнами с цветами, кустами и лебедями, вырезанными из старых покрышек. Тоска...
— Прикажете проводить, Ярослав Игоревич?
Я поколебался мгновение.
— Я сам.
— Я сопровождаю, – кивнул Игнат и вышел из машины, осмотрел двор и только после этого открыл дверь Маше.
Я вышел следом, перехватил её сумку, сцапал за руку и повёл к подъезду. Ладонь в моей руке была холодная, даже ледяная, а девушка держалась за меня цепко, как будто боялась, что я отпущу.
Замок на подъездной двери был выломан, лампочка на первом этаже разбита. Но и в тусклом свете, пробивающемся сквозь грязное окно, было видно, что ремонт здесь не делали со времён постройки. Только сердобольные жильцы подмазывали кое-где облускавшуюся краску и цветы на подоконниках разводили, вперемешку с банками для окурков.
Игнат остановился на пятом этаже возле двери, выкрашенной отвратительной коричневой краской.
— Ключи где? В сумке?
Маша кивнула в ответ, но даже не стала искать ключи. Пришлось отдать сумку Игнату. Он быстро вытащил связку ключей из внешнего кармана и отпёр дверь. Прошёлся по коридору, заглянул во все комнаты и кивком разрешил зайти.
Я завёл Рыжую в квартиру и попытался отцепить руку, но она так крепко сжала мою ладонь в пальцах, что мне этого не удалось. Девушкастояла вся такая несчастная и напуганная, что мне даже стало неудобно за свою чёрствость. Уйти было бы верхом свинства. То есть это моё обычно поведение, но именно сейчас было стыдно перед этими огромными серо-зелёными глазами.
— Игнат, сгоняй-ка в аптеку за успокоительным. И торт купи шоколадный. Чаю попьём.
Охранник кивнул, сжал в руке связку ключей и быстро скрылся в подъезде, захлопнув дверь.
— Чаем напоишь? — спросил девушку, которая по-прежнему стояла очень близко, вцепившись в мою руку.
Кивнула, потом помотала головой, потом всё-таки кивнула и, наконец, разжала пальцы.
— У тебя губа разбита, пойдём в ванную, промоем.
— Пойдём.
Хоть роль спасителя и сулила мне некоторые плюшки в тотализаторе, но утешать девиц не моё амплуа. Все эти слёзы и заломленные руки, красные носы приводят меня в расстройство и портят настроение. Поэтому я предпочитаю не связываться с нежными фиалками.
Я бы с радостью сейчас передал Рыжую в чьи-то чужие руки и поехал домой, но почему-то пошёл за ней следом в ванную и смотрел, как она достаёт из зеркального шкафчика перекись, ватные диски, мазь. Всё деловито расставляет на бортике раковины, закатывает рукава и включает кран. Вода с силой ударила по дну, Маша вскинула руки к лицу и начинала плакать, горестно, сдавленно подвывая. Осела на пол, вся сотрясаясь от плача.
