— Ты как?
— Не чувствую ног, — смеюсь, наблюдая за удивленным Андреем.
— Тогда тебе точно понравится вечерняя гонка.
Заметив мой интерес, он рассказывает про ночное ралли, которое устраивается на краю города.
— Прости, но я вряд ли пойду. Ты же знаешь моих родителей…
Стыдно признаваться, что тебе девятнадцать, а ты все еще зависишь от мнения своих предков. Однако Вишневский меня не осуждает, а предлагает зайти прямо сейчас на чашечку чая и пригласить при маме.
— Поверь, мне она точно не откажет.
Я вспоминаю, как часто она просила обратить свое внимание на Андрея, хвалила его как “примерного мальчика”, и соглашаюсь на авантюру. Стоит только представить, как до полуночи буду корпеть над учебниками, и становится не по себе. Лучше маленькая ложь, чем унылый вечер.
— А что мы скажем? — задаю логичный вопрос, пока мы поднимаемся на лифте.
— Что примерные детки исключительно ради науки будут жрать весь вечер пиццу и изучать в каком процентном соотношении этанол наиболее вреден для клеток человеческого мозга.
— Ты моей смерти хочешь?
— Нет. Хочу узнать, на что ты способна, когда пьяная, — смеется он, за что получает кулаком по руке.
— Ай! Я же шучу.
— Ни слова об алкоголе! — шикаю на него и отворяю дверь в квартиру.
Вначале мне кажется, что дома никого нет, но пока мы копошимся у двери, из гостиной выходит мама. Она молча поправляет очки и пытается разглядеть того, кто стоит спиной к ней и не может избавится от ботинок.
— Блин! — говорит наш гость. — Что за напасть такая? — И наконец-то снимает застрявшую обувь.
— Андрей?! — удивляется мама и смотрит на меня почти восторженно. Я уже знаю, что творится в ее голове: дочь поумнела и нашла себе достойного молодого человека. Правда, при виде кожанной куртки и потертых джинс она недовольно хмурится. Ну вот откуда в ней столько ханжества?
Почему, если человек не в рубашке и брюках, то он либо нищий, либо не умеет вести себя в “приличном обществе”? О том, что сама выходец из деревни, мама благополучно забыла.
— Здравствуйте, Алла Васильевна. — Андрей протягивает ей руку, и та пальцами сжимает его ладонь. При этом во взгляде столько снисхождения и благодушия, что мне остается лишь гадать о причине ее перепадов настроения.
— Как давно ты у нас не был! Проходи в кухню. Ника, переоденься и присоединяйся к нам. Ты голоден? — обращается снова к Вишневскому.
— Если честно, да.
Я оставляю их на несколько минут одних, а когда выхожу из своей комнаты, стол уже оказывается заваленным едой. Андрей сидит в кресле, но на его лице читается неловкость. А пока он пытается свыкнуться с мыслью, что его сейчас вкусно накормят, мама вовсю шинкует зелень для салата.
— Ника, плов разогрелся. Накрой.
Немногим позже, когда тарелки пустеют, и мы расслабляемся, Андрей рассказывает немного о новостях из своей жизни, словно невзначай упоминая куратора.
— Кстати, кого вам назначили? — интересуется мама.
— Графа! — простодушно заявляет наш гость, вызывая ужас в глазах моей родительницы.
— Как? Почему именно он? Должен же быть Островский или в крайнем случае Буров!
— Но приказом сверху решили поставить Графа, — говорю ей строго. — И он весьма компетентен, мам.
— Ну конечно! Знаю я его компетентность. За последнее десятилетия одна ересь. То ли дело Бутков. Еще четвертый десяток не разменял, а уже прорыв в науке!
— Сомнительная слава, — прерывает ее речь Андрей.
