«Петушковцы» при всех этих пертурбациях считали себя обиженной стороной, так как сливаться с нашей школой совершенно не стремились и даже активно протестовали, хотя и безуспешно. Поэтому наше руководство слегка поиграло в благородство: вновь пришедшим постарались создать наилучшие условия. Таким образом, Ирка, попавшая в школу в один год со мной, получила отдельный кабинет в младшей школе – неслыханная, ошеломляющая роскошь! А я получила отдельную каморку невероятных размеров (где-то два на три метра), в которой и попыталась расположиться вместе с Лилей, учительницей немецкого, двумя шкафами, тремя столами и зеркалом. Впрочем, в тот момент тема отдельного кабинета меня не волновала. Это потом она стала больной, животрепещущей и горькой. Но, как говорится, всему своё время.
С Ирой мы познакомились в приёмной секретаря, оформляя документы. Тогда Ира не произвела на меня впечатления: спокойная, неторопливая, даже медлительная, прямо как медуза… Словом, обладающая всеми теми качествами, которых и в помине нет у меня. Полнейшее несходство темпераментов. Где-то с год мы общались на уровне «привет-привет», а потом закрутилось. Я даже и не вспомню, как получилось, что мы стали общаться ближе, да это уже и не столь важно. А важно то, что сейчас я не представляю, как бы я проработала все эти годы без Иры. То самое несходство темпераментов, которое нас развело в самом начале, в конце концов вдруг накрепко нас связало.
Давно проверено, что в 30–32 года редко у кого могут появиться настоящие друзья: в таком возрасте уже тяжеловато сходиться с людьми. Но мне вот повезло. Прошло несколько лет, и я понимаю, что мне был нужен именно такой человек, гасящий мою неуёмную энергию, притушивающий мой взрывной характер, остужающий мои «психи». Да, что уж тут скрывать, я вот такая, бешеная слегка, нервная, принимающая всё слишком близко к сердцу и в жизни, и в работе. А так нельзя. Так что Ирка стала льдом для моего вулкана, а я – пламенем для её флегматичности. И эти отношения – самое лучшее, что дала мне школа. Серьёзно.
В конце каждой четверти, особенно второй, перед новогодними праздниками, и четвёртой, перед летними каникулами, дети начинают с удвоенной активностью посещать утренники, театры и музеи. Почему-то классные руководители обожают для таких поездок выбирать именно те дни, когда в расписании стоит иностранный язык, – ну, это я так считаю. Физкультурники считают, естественно, иначе. У кого что болит. Естественно, детей приходится отпускать. Для Ирки это всегда было в радость, для меня – шоком и концом света. Я врывалась к Ирке в кабинет, заламывала руки и, завывая, как в древнегреческой трагедии, и не выбирая слов (что Ирке очень нравилось), проклинала всё и вся:
– Ну как так получается? Они что, не могли поехать не в четверг, а в пятницу? О, горе мне, горе!
Это уже из классики советского кино. Приходится заменять свои собственные сочные выражения на цензурные. Так что не ждите мата, просто поверьте: он был.
Ирка улыбалась как мать, наблюдающая за двухлетним малышом:
– А, успокойся. Пусть себе детки едут, а ты отдохнёшь, тетрадочки проверишь, в магазин за хлебушком сходишь.
– Какой хлебушек, твою дивизию! (Это уже из современных сериалов.) Они пропустят целый урок, понимаешь?
В этом месте материнская улыбка становилась слегка ехидной:
– Им от этого ни горячо, ни холодно. Потом нагонишь, не на поезд опаздываешь. Дай детям от себя отдохнуть, и сама отдохни от них.
