– Ирма…! – чуть громче сказала я. – Ты здесь?
– Проснулась, моя рыбка, – прозвучало у меня за спиной, отчего я подпрыгнула и обернулась. Ирма улыбалась, глядя на меня, и загадочно сверкала черными глазами:
– Как спалось?
– Не так, чтобы очень. Почему не разбудила меня?
– Зачем?
– Затем, чтобы я не чувствовала себя нахлебницей. Могла бы дать мне партийное задание.
– Какое задание? – Ирма непонимающе изогнула бровь, и я поняла, что слово «партия» тут наверняка применимо только в смысле шахмат.
– Ну, важное что-нибудь.
– А… Ну так все важные дела мы и без тебя сделали.
– Я догадалось. Я о том и толкую. Вы с семи утра на ногах, а я…
– С пяти, зайчик мой.
– Тем более! Не хочу быть пиявкой. Хочу делать что-то полезное.
– Ну так ты уже сделала.
Я удивленно посмотрела на нее:
– И что же я сделала?
– Ты разозлила Графа, – сказала Ирма и захохотала от души.
– Отлично… – недовольно пробубнила я. – И что же я сделала не так на этот раз?
– Ну… – сказала она, посмеявшись. – На самом деле мы, не ты – мы разозлили. Мы вдвоем. Я привела тебя сюда, а ты посмела прийти. Пойдем, я накормлю тебя.
Она усадила меня за стол, а сама встала у плиты. Кухня, молчаливая и сонная, ожила, закипела под ее руками и вот уже передо мной организовались две пышные булочки и кофе.
– Не понимаю, – сказала я, откусывая внушительный кусок булки. – Он же сам приходил за мной? Сам просил, чтобы я вернулась. Чего он злится-то?
– Ты уязвила его эго. Зацепила, так сказать, самое нежное, – руки Ирмы летали по полкам и шкафам, выставляя на стол все новые и новые вкусности. – Когда он вернулся, так и не сумев уговорить тебя, единственное, что он сказал – мы обойдемся без тебя. Будем спасаться сами. Так он сказал. И вчера ночью, когда он вернулся домой, он сразу же понял, что ты здесь. Ох, и устроил же он мне! – сказала Ирма и, то ли завизжала, то ли засмеялась, я так и не поняла, но было ясно, что она в восторге.
– Чему ты радуешься? Ничего хорошего я тут не вижу.
– Потому, что ты еще глупая, маленькая девчонка.
– Мне уже двадцать четыре, между делом.
– Двадцать три пока еще. Кроме того, это всего лишь цифры, да и то не особо великие, я тебе скажу. Хочешь знать, что меня так обрадовало?
Я кивнула.
– За последние два года он впервые проснулся! Слышала бы ты, как он ругался! Хоть святых выноси. Думала, огреет меня ботинком, – и снова странный звук, похожий на повизгивание и похрюкивание одновременно.
Мне стало не по себе, булочка, что до этого момента была такой восхитительной, потеряла всякий вкус. Внутри все похолодело, а Ирма продолжала болтать, сверкая глазами, будто все это совершенно в порядке вещей:
– Знаешь, как надоело его смиренное молчание? Ни с кем не разговаривает, кроме меня и Косого, и то строго по делу. И ведь не обижается, не злится, а просто не живет. Ест, работает, спит, правда, плохо, но все же, положенную норму. Смотрит на тебя, а в глазах ничего нет. Кушает, только если я напомню, спит, только когда его за шкирку в постель тащат. Работает так отчаянно, словно это может что-то изменить, будто стоит на секунду остановиться – и все рухнет к чертям собачьим. Хватается за все подряд, как одержимый. Пилит, стругает, красит, пишет что-то. А потом – к себе наверх. Знаешь, у него рядом с кабинетом лаборатория, и он ночами пропадает там. Что уж там сочиняет, не знаю, но если вовремя его не вытащить, может трое суток просидеть и не заметить. Но вчера… – рот Ирмы снова растянулся в шикарной улыбке. – Ох, мой зайчик, это было великолепно, так прекрасно! Жаль, что ты этого не видела…
