Во время Катиного больничного и недельного отпуска, взятого ею, они виделись каждый день. Утром Гектор заезжал за ней на Фрунзенскую набережную и забирал ее к себе в Серебряный Бор. Они гуляли по парку, коротали время на веранде местного ресторана у Москвы-реки, Гектор все порывался арендовать катер в серебряноборском яхт-клубе, но Катя ему не позволяла – после операции и нового ранения прошло еще слишком мало времени, чтобы управлять катером или моторкой. Зато они вместе «творили» – Катя из-за распухших пальцев все еще не могла печатать на ноутбуке, и Гектор рьяно брался ей помогать – вы диктуете, Катенька, я записываю. И мы с вами как братья Гримм – сестры Бронте!
На заросшей травой лужайке перед домом Гектора в Серебряном Бору в тени старых лип они устраивались на садовой скамейке за дачным столом, и Катя диктовала текст статейки для интернет-канала. Пальцы Гектора так и летали над клавиатурой. Через каждые два Катиных предложения он восклицал: «Гениально! Эпохально!» И возвещал голосом булгаковского Фагота: «Я восхищен!» И так умильно-преданно глазел на Катю, что она не выдерживала – спихивала его со скамейки и сама садилась за ноутбук – кое-как исправляла собственные надиктованные стилистические ошибки.
Гектор валился в траву с воплем: «Лишают соавторства! Затыкают рот!» Делал на руках стойку, затем мощное сальто и уже снова, стоя на ногах, склонялся к Кате, шепча на ухо уже совсем иным тоном: «Я восхищен!»
Они обедали все вместе на большой домашней кухне-столовой с открытыми окнами. Старуха-сиделка привозила в инвалидном кресле генерал-полковника Борщова, отца Гектора – парализованного и безумного, старуха-горничная торжественно водружала на обеденный стол супницу с ухой и блюдо с рыбным пирогом. А на десерт яблочную шарлотку. Гектор сам жарил на мангале мясо и поливал его белым вином.
Все эти августовские жаркие дни они были абсолютно счастливы. Вечерами им все труднее было расставаться. Но Катя сама держала ситуацию на контроле – они разлучались, чтобы утром встретиться вновь и провести вместе день. Гектор вечером отвозил Катю домой, он вел себя по-рыцарски безупречно. А она не торопила события. Прежде всего он должен был восстановиться после тяжелейшей операции и нового ранения, случившегося так некстати. Она хотела, чтобы он выздоровел.
Их чувства крепли. Они созревали под августовским солнцем, словно летний драгоценный плод. Их духовная связь стала уже нерасторжимой. Катя сама себя не узнавала. Столько в ней появилось нового, неизведанного. Столько нежности к нему…
Однако августовская идиллия была слишком уж хороша, чересчур идеальна, чтобы длиться вечно.
Вроде бы сущие пустяки вплелись в идиллию, и она закончилась. Катя вышла с больничного на работу, в пресс-службе областного главка накопилось столько дел, что в первый день она трудилась до семи вечера. Гектор написал ей: «Я за вами сейчас заеду?» Но Катя ответила: «Я вечером иду в салон красоты в Романовом переулке». Ей не терпелось привести в порядок ногти на заживших руках, тонировать свои отросшие волосы, сделать процедуры для лица – августовский зной иссушал кожу. Она жаждала наконец-то почистить перышки – благо было перед кем показать себя с самой лучшей стороны. Чисто женские дела. Она ответила, что у нее запись в салон и зависнет она там допоздна.
Гектор ответил: «Ясно. А завтра какие планы?» Катя снова честно написала: «Завтра вообще ничего не получится, Гек. Завтра в главке выездное совещание в Наро-Фоминске, и мы туда отправляемся всей пресс-службой, я буду занята до вечера, а затем коллеги довезут меня домой».
