Мозес. Том 2 - страница 29

«Это понятно и так», – кивнул владыка.

«Но кто, – продолжал Авраам-Бер, – может вернуть этот порядок, как во вселенском масштабе, так и для отдельной личности, как не сам всемогущий Творец? Тот, Кто сотворил это небо и проложил путь звездам?.. Разве это не Он избавляет нас от отчаянья и обещает нам спасение?»

«Разумеется, это Он», – сказал митрополит, кажется, не вполне догадываясь, куда клонит его собеседник.

«А раз так, – продолжал тот, садясь на край стола к великому неодобрению секретаря, – раз так, то мы можем легко отбросить прочь и это спасение, подобно тому, как мы отбрасывали до сих пор все остальное. Ведь оно не принадлежит нам, а значит, всегда может быть легко у нас отнято и уничтожено. Бог может дать, а может и не дать его, Он может дать его безо всякой причины, или, напротив, отнять его, потому что такова Его воля, но в любом случае мы можем вынести спасение за рамки и посмотреть, что же еще осталось в нашем распоряжении».

«А там еще что-нибудь осталось?» – спросил митрополит и рассмеялся.

«Боюсь, что очень мало», – ответил Авраам-Бер.

«Вот как», – митрополит словно не знал, что сказать.

«Мне кажется, это заложено в самом спасении, – негромко сказал между тем Авраам-Бер. – Бог спасает тебя, потому что это Ему легко, или потому, что Он считает это нужным, или потому – что Он любит тебя или по какой-нибудь другой причине, но при этом у тебя как будто остается некоторое неудобство, словно ты занял денег и не можешь их отдать. И хотя с тебя никто не требует возвращения долга, но сам ты помнишь о нем и словно чувствуешь, что никак не можешь согласиться с этим положением вещей, хотя ты всего лишь ничтожный человечишка, а Он – всемогущий Бог, установивший субботу и обещавший нам реки, текущие молоком и медом».

«То есть, ты хочешь сказать, что мне должно быть неуютно от того, что Спаситель спас меня, не спросивши моего согласия?»

«Я хочу сказать, – ответил Авраам, – что когда мы славим Небеса, на самом дне наших славословий плещется горечь от того, что мы ничего не в состоянии сделать для нашего Господа».

«Хорошо, – сказал митрополит – Я кажется, понимаю. Давайте теперь посмотрим, к чему мы, с Божьей помощью, теперь подошли».

Голос митрополита был слегка приглушен, как будто он опасался, что его услышит кто-нибудь еще.

«Мы подошли к тому, что отбросили прочь какое бы то ни было спасение», – Авраам-Бер немного помедлил, словно сам был обескуражен тем, что ему приходилось теперь произносить.

« И что же мы в результате имеем?»

«Ничего» – ответил Авраам-Бер.

«Ничего, – задумчиво повторил митрополит, наклонив голову и слегка прищурившись. – И в каком это таком смысле – ничего, позволю я себе спросить?»

Авраам-Бер ответил:

«В таком, ваше высокопреосвященство, что мы встречаемся здесь с человеком, который является ничем и не имеет в своем распоряжении ничего, на что бы он мог опереться и на что мог бы рассчитывать… С человеком, у которого нет ничего – ни родины, ни путей спасения, ни таинств, ни Священного Писания, ни Царствия Небесного, ни священной истории, ни самого спасения, – одним словом, у которого нет ничего, кроме него самого, который и есть то последнее, которое мы искали».

«Улов, кажется, невелик», – усмехнулся митрополит.

«Нет, нет, – возразил Авраам-Бер. – Это как раз то, что мы искали».

«Человека, который не может сказать про себя ничего, кроме того, что он никто?»