Всё как-то автоматически шло к тому, что он будет позировать, и с каждой минутой этой подготовки он терял драгоценное время, если собирался отказать, иначе со стороны он будет как шлюховатая девица, которая соблазняет и уже позволяет начаться процессу, а потом в кусты, оставив разочарованного мужика с горящими трубами. Это непрофессионально и неэтично. К тому же ещё ведь существовал вопрос его повышения. Райан не планировал оставлять их наедине с художником, он уже принёс откуда-то складной скрипящий стул и наблюдал за тем, как Жан настраивает свет. Он походил сейчас на папика, который в силах своей немощности или древнего возраста не мог иметь сексуальную жизнь, и поэтому наблюдал за тем, как другие люди перед ним занимаются сексом.
Джулиан никогда не стеснялся своего тела и даже неоднократно участвовал в смелых ню фотосессиях (но не порнушных), да и вообще при любых обстоятельствах был первым, кто раздевается в жаркий солнечный день или на развязных вечеринках. Он любил своё тело и ценил его, он любил восхищённые взгляды и комплименты окружающих, и хотя он осознавал, что был тем ещё позёром, это не снизило ни на градус его желание демонстрировать своё полуобнажённое тело (а если уместно, то и обнажённое). И если учесть, что Райан был одним из немногих, перед кем он готов был из кожи вон лезть, чтобы тот видел, как он прекрасен и сексуален, и если прибавить к этому их длительную интимную связь, он понять не мог, почему ему было так тошно от одного только его вида. Все его органы чувств кричали о том, что Райан тут чужак, создание произведения искусства было слишком интимным процессом, особенно, если ты испытывал так много эмоций к личности художника, или вернее будет сказать, к его работам. Но разве он мог прогнать его или вежливо попросить выйти? Это была идея Райана, что он будет позировать Ланже. Он вообще не хотел этого и чётко дал это понять, но Райан настоял на этом проклятом позировании, и его присутствие тут было закономерным.
И вот он стоит обнажённый в этом холодном и пустом пространстве, где свет софитов падает лишь на него, и его нагота кажется такой проникающей, как будто на него смотрит весь мир. А ведь с его-то модельным опытом, обожанием позировать перед камерами и уверенностью в себе он должен был себя чувствовать на седьмом небе от счастья! И если сейчас отбросить все нелепые страхи, тот факт, что такой искусный и талантливый скульптор сейчас оценивает его, чтобы увековечить его красоту и его личность в очередном своём шедевре, ох, это же настоящий эстетический оргазм! Его скованность и неуверенность смущали его, надо было расслабиться и принять это положение, просто стать главным действующим лицом скульптора, который делал свои зарисовки и иногда хватался за фотоаппарат. После этого он долго игрался со светом, поправлял что-то, но Джулиан чувствовал, что его скованность мешала уловить идеальный ракурс.
– Джулиан, помни о том, о чём мы говорили за ужином, – ходил вокруг него Жан и поправлял решительно его конечности или наклонял его в ту или иную сторону, – ты не концентрируешься на тёмной стороне, ты не сломан, ты стремишься познать гармонию света и тьмы. Не надо этих скрюченных и болезненных поз, ты сейчас одновременно и божественное создание и извергнутое из рая порочное существо, ты вне пороков и вне добродетелей, ты – гармония, ты познал и жизнь и смерть. Думай о чём-то возвышенном, например, о небоскрёбах Нью-Йорка, стань на миг небоскрёбом, который возвышается над всем городом, он впитал в себя всё, что мог, он на пути к экзальтации. Отпусти свои страхи и не делай акцент на том, что ты разбит.
