– Тьфу, брехло! – Купцы встали и пересели за другой стол.
Киприа́н же наоборот подошёл еще поближе, и разглядывал солдата. Тот был вроде и не хлыновец, но почему-то всё равно не ушёл с войсками на юг. Сам ушкуйник-офицер продолжил расспрашивать:
– А как звали главного твоего? Чья группа погибла?
– Чёрный, он не с ушкуя был. Грабили лагеря, да волоки.
Офицер кивнул:
– Ну, тут не брешешь, был такой хлын, группа маленькая была, сабель десять не боле. И ушли на восток они пару месяцев назад, и не вернулся никто. Да вот только тебя я среди них не припомню.
– Седым меня звать, мы с товарищем моим, Мордой, от группы Большого остались.
– Ну, ты дед сам, конечно, то ещё проклятие вотякское. Приносишь смерть всем к кому приходишь. Может, это ты и есть демон-ногогрыз. Ой, страсти какие! Боюсь-боюсь! – Офицер поднял руки, будто сдаётся, и, довольный своей шуткой, заржал. После чего поднял руку, привлекая внимания трактирщика. – Эй, голова! Поставь ему еще кувшин, чего он там хлещет, я угощаю.
После чего пересел на место освободившееся от купцов и наклонившись к деду шепотом спросил:
– Байка твоя чудна и прекрасна, но ответь мне вот на что еще. На кой ляд, Чёрный, который задарма даже до ветру бы не пошёл, попёрся в земли к местным грабить их святилища? Их вождь-берсерк-целитель-демон помимо всего еще и золотом срёт что ли?
Седой, принял кувшин от слепой на один глаз девушки служанки, отхлебнул из него и грустно промолвил:
– Не ведаю, кто уж насрал тем золотом, но Чёрный был уверен, что вотяки его в тот храм натащили со всей округи. Да только хрен толку уже в этом, раз они ушли с лагеря после нападения, то и сам храм уже переехал.
Ушкуйник обернулся на Киприа́на и с улыбкой спросил у него:
– Ну а ты, святая морда, что скажешь? Чудеса же это по вашей части? Брешет старикан или нет?
Святая морда молча покачал головой и сел рядом с ушкуйником. После чего, ни секунды не стесняясь, отпил из кувшина и молвил:
– Нет, на такие чудеса способен лишь Господь, да Сын его. Сходи ты старец в церковь, она тут не далеко, за дверью – не пропустишь. Лучше батюшке поведай свои небылицы, а умы людям не засирай.
Седой обиженно отобрал кувшин и надулся, даже спорить не стал. Девушка и мужчина со шрамом грустно смотрели на инока. Офицер засмеялся и стукнул по стулу.
– Ну, пришли христиане со словом Господним, весь праздник людям изгадили. Ты вот не заметил может, а вдруг ей глаз новый хочется? Ты ей дашь его? А батюшка твой, что за дверью? Он даст глазоньки? Куда просить у вас, у чернорясных? Мужик смотри, тоже какой суровый сидит, на роже хоть дрова руби, даже бровью не шевельнёт. Тоже ведь за чудом пришёл в земли вотякские не иначе. А я вот сижу тут, я думаешь золотишка хочу дикарского? Да тьфу на него! Я, может, тоже хочу увидеть, как на глазах моих люди исцеляются. Да мне здоровье людское, дороже любых денег! – Пират, будто воодушевленный своей же речью, вскочил на ноги и, выставив перед собой саблю, выбежал в дверь харчевни. – Вперёд, за чудом господним!
Сквозь хлопнувшую дверь донёсся отдалённый хохот. Служанка, не поднимая понурого взгляда от грязной столешницы, тихо проговорила:
– А ведь он прав, я молила об исцелении. Молила о новом глазе. Много лет провела на коленях в красном углу. И не получила даже отказа, только тишина в ответ на всё. Я пойду на восток и найду храм вотякский. Пусть даже я и помру по пути или попаду в рабство булгарам. Но молиться да ждать я больше не собираюсь.
