В леспромхозе толки шли о перераспределении должностей. Владислав Александрович на тот момент отработал уже около тридцати лет. И все знали его, как человека прямодушного. Конфликтовать не любил, но, волей-неволей, приходилось: должность была управленческая, ответственность большая. Старался все сделать на совесть. А иначе – зачем и начинать, если халтура получится? Человек старой закалки. Хозяйство подведомственное у него большое, а значит, и людей, с кем приходилось договариваться, тоже много. Не со всеми во мнениях сходился, а особенно – с лодырями и нечистыми на руку. Был у него конфликт с человеком, ответственным за поставку продовольствия. В поселке знали, что не все, что привозится, на прилавках появляется. Высказывался Политов по существу, и было неважно, кто перед ним – рабочий или начальник…
В один из дней стало известно, что должность его сокращают. С одной стороны – понятно, раз от подсобного хозяйства отказались, с другой – могли бы дать доработать до пенсии, предложить другое место в леспромхозе. Сколько он отдал сил и времени этому предприятию! И отдавал бы дальше, если бы позволили: здоровье было, желание работать – огромное. А его просто «убрали», раз не всем был угоден. Правда, вскоре ему предложили работать начальником жилищно-коммунального хозяйства, чтобы в народе не было кривотолков. Загвоздка лишь в том, что организовано все теперь было иначе. Новый документооборот. На любые работы, будь то доставка материалов или ремонт крыши, забора, нужно сначала добиться выделения денег у администрации, потом взять на подряд технику, в аренду – инструмент. А это все дело небыстрое. В запасе у ЖКХ ничего нет – никакой производственной базы. Все осталось в леспромхозе. Тем не менее, Владислав Политов согласился, без работы сидеть он не мог. Пытался выполнять обязанности без каких-либо средств. Начал выносить из дома все, что могло пригодиться на работе, даже гвозди. Людмила Николаевна очень переживала. Бегала разбираться в леспромхоз, к директору, но без толку, все же было по закону… На то, что выносил из дома, закрывала глаза. Знала, что по-другому никак. А потом произошло непоправимое. Он перестал понимать то, что ему говорили. Вроде бы и слышит, и кивает, отвечает, но сам где-то не здесь. Случился микроинсульт. Со временем становилось все хуже. Из ЖКХ его уволили, до пенсии не доработал два года.
Дедушка все больше лежал и молчал. Силы покидали его. Пытались бороться, лечить, но врачи разводили руками. Очень трудными были те годы для нашей семьи. Бабушка плакала каждый день. Старалась, чтобы дед продолжал жить и чувствовал себя полноценным. Когда он перестал ходить, закидывала его руки себе на плечи и на спине несла на кухню, чтобы мог кушать, как привык, за столом… Я разговаривала с ним, как и прежде. По субботам приходила прибраться, вымыть пол. Рассказывала про свои дела в школе, и казалось, он меня слушает.
Тягостно видеть, как угасает сильный человек. Не покидала мысль, что мог он прожить эти годы иначе, не в болезни. Последнюю весну дедушки я не увидела. Жила в Вологде, училась на первом курсе. Бабушка в одиночку, после его смерти, не могла жить в доме. Там было холодно, топить надо много, а значит, больше дров запасать, колоть, укладывать. Перебралась в половинку неподалеку. Сюда приходила просто проведать дом, поработать на огороде, протопить баню, заглянуть в пустующий хлев, он теперь был вместо сарая. Скотину убрали в последние годы болезни деда.
