Мудрость леса. В поисках материнского древа и таинственной связи всего живого - страница 7

Я стерла пометку «удовлетворительно» и записала, что растения не прижились. Повторное засаживание участка с использованием тех же саженцев и методов – годовалые растения, массово выращиваемые в питомниках, и лопата – казалось самым низкозатратным решением, к которому могла прийти компания, но только не в том случае, если придется постоянно переделывать работу из-за удручающего результата. Для восстановления этого леса требовалось что-то другое, но что?

Посадить пихту субальпийскую? Ее не выращивали в питомниках и не считали перспективной коммерческой культурой. Можно было посадить еловые саженцы с более мощной корневой системой. Но корни все равно погибли бы, если бы не смогли породить новые сильные побеги. Или мы могли сажать растения так, чтобы их корни касались желтой грибной паутины в почве. Может быть, эта желтая сеть сохранила бы здоровье саженцев. Однако нормы требовали, чтобы корни саженцев находились в зернистой минеральной почве, а не в гумусе: считалось, что песчинки, ил и глина удерживают больше воды в конце лета и поэтому дают больше шансов на выживание; грибница же в основном располагалась в гумусе. Предполагалось, что вода – самый важный ресурс, который почва должна поставлять корням для выживания саженцев. Казалось крайне маловероятным, чтобы политика поменялась, и мы могли размещать корни таким образом, чтобы они добирались до желтых грибных нитей.

Если я не найду ответа, меня будет преследовать мысль, что эта вырубка превратилась в поле боя, в кладбище древесных костей. Поле с рододендронами и гекльберри вместо нового леса – разрастающаяся проблема, гибель одного насаждения за другим. Я не могла допустить этого. Я видела, как леса возрождаются естественным образом после того, как моя семья вырубала деревья неподалеку от дома, и знала, что лес может восстановиться. Возможно, это происходило из-за того, что бабушка и дедушка срубали всего несколько деревьев в древостое, создавая прогалины, где могли упасть семена соседних кедров[5], тсуг и пихт, и новые растения легко приживались в почве. Я прищурилась, чтобы разглядеть кромку леса, но было слишком далеко. Возможно, часть проблемы составляли масштабы этих колоссальных вырубок. Если бы у них были здоровые корни, то деревья на этих участках, несомненно, могли бы восстановиться. Однако пока моя работа заключалась в присмотре за лесопосадками, у которых было мало шансов превратиться в нечто подобное тем гигантским соборам, которые когда-то здесь возвышались.

В этот момент я услышала ворчание. В нескольких шагах от меня медведица поедала синие, фиолетовые и черные ягоды. Серебристый мех на загривке говорил, что это гризли. Рыжеватый детеныш, маленький, как Винни Пух, но с огромными пушистыми ушами, прилип к матери, словно она была банкой с клеем. Медвежонок с мягкими черными глазами и блестящим носом смотрел на меня так, словно хотел броситься ко мне на руки, и я улыбнулась. Но только на мгновение. Медведица рыкнула, и мы с удивлением встретились взглядами. Она поднялась на задние лапы, я застыла как вкопанная.

Я находилась в глуши один на один с испуганным гризли. Я попробовала отпугнуть медведицу звуковым сигналом своего устройства – «Ааа!», но она еще пристальнее уставилась на меня. Что делать? Стоять или сворачиваться клубочком? Одна реакция предназначается для черных медведей-барибалов, другая – для гризли. Ну почему я невнимательно слушала эти инструкции?