Алиса не заставила себя дважды упрашивать. Она тут же примчалась, захватив коробку больших черных пилюль, доставшихся ей, видимо, еще от бабки. Кроме них, полагались горчичные ванны и тэ дэ и тэ пэ.
Стоял душный летний вечер. В сумерках белели наши полураздетые тела. Мы втроем пили пиво и хихикали над создавшейся ситуацией. От теплого напитка Алиса захмелела и на глазах у изумленной публики залезла ко мне на колени и стала жадно целовать. Дело принимало нежелательный оборот. Я воззвал к жене о спасении.
Когда Алиса наконец впала в пьяное забытье, моя жена была уже готова ее задушить. Разъяренная, супруга наотрез отказалась принимать принесенные кузиной пилюли.
Семейная жизнь дала трещину. Отношения стремительно ухудшались. То, что не заладилось с самого начала, обречено на неудачу. Попытки исправить ситуацию заканчивались очередным скандалом. Жена считала, что все вокруг только и заняты тем, что строят козни у нее за спиной. Ее спесь вкупе с невероятной подозрительностью лишь раззадоривали меня. Она не сводила с меня глаз, даже когда я выкатывал коляску, чтобы погулять с ребенком. Справедливости ради надо признать, что у нее были веские основания для подозрений. Нередко я сбегал из дома под предлогом прогулки с малышом, а сам отправлялся на свидание с очередной подружкой жены. Мы оставляли коляску у первого попавшегося подъезда и устраивались под лестницей, перепихнуться по-быстрому. Или, когда собирались гости, я наметанным глазом определял очередную жертву, потом, как образцовый муж, вызывался сбегать в магазин и приглашал приглянувшуюся мне гостью составить мне компанию. По дороге я прислонял ее к какой-нибудь стенке и засаживал встояка. Если бы однажды жена не застала меня с расстегнутыми брюками, боюсь, я бы совсем свел бедняжку с ума. Признаюсь, я вел себя возмутительно, но что мне оставалось делать! Навязав мне роль злодея, она провоцировала меня.
При желании она умела быть невероятно обольстительной. Я по сей день считаю, что в ней погибла гениальная стриптизерша. После развода, когда я раз в неделю заносил алименты, она выглядела еще аппетитнее. Каждый раз, якобы случайно, она встречала меня в полуодетом виде, – то собираясь принять ванну, то выходя из душа в ничего не скрывающем кимоно, – и по-кошачьи уютно устраивалась на диване.
После развода наши отношения заметно улучшились. Скандалы и взаимные упреки остались в прошлом. У нее обнаружилось чувство юмора, немало поспособствовавшее воскрешению былой приязни. Между нами установилось что-то вроде перемирия. Со стороны мы были похожи на влюбленных. С той только разницей, что, когда я ухаживал за ней, она корчила из себя недотрогу, а теперь умело сдерживала клокотавшую в ней страсть. Она больше не шарахалась в ужасе, когда как бы случайно прикасалась к моей готовой лопнуть от напряжения ширинке. Бог знает, как у нее это получалось, но, игриво стискивая мой член с видом одновременно жадным и рассеянным, она жеманно надувала губки и капризным ломким голосом предупреждала, чтобы я ни на что не рассчитывал. Ей хотелось, чтобы я на коленях вымаливал позволения припасть к ее прелестям, тогда она могла бы позволить мне некоторые вольности, иначе, считала она, я не имел права ни на что рассчитывать. Приличия превыше всего! Изволь соблюсти этикет, а уж потом пускайся во все тяжкие! А то ишь чего удумал, обращаться с ней как с какой-нибудь шлюшкой лишь потому, что нас когда-то угораздило пожениться.
