– Ну, Степан. Какого же живца? – заговорил Гена с несдерживаемым раздражением.
Домрачёв был не лучшим рыбаком. В этом деле он соображал мало: рыбачить ходил редко, ловил в основном всякую мелюзгу, щуку в жизни в руках не держал. Гена зимнюю рыбалку любил больше летней, потому что мог ловить на середине водоёма: на глубине. Для летней рыбалки у него не было хороших снастей, и он обычно забрасывал не дальше, чем на три-четыре метра от берега.
– Мы сейчас с тобой окуней наловим, плотвы. Чего нам эта щука? К ней знаешь, с каким подходом нужно? Больше намучишься. А вкус, – он махнул рукой. – Пробовал когда-нибудь?
– Не пробовал, по правде сказать, – обиженно сказал Домрачёв. Ему хотелось поймать щуку – не важно, какой у неё был вкус. Хотелось и всё. Он впервые был на зимней рыбалке.
– Ну и не пробуй никогда. Одни кости, – стал брезгливо перечислять Гена, – сама сухая, мясо вонючее.
– Вонючее? – не веря, что у щуки могут быть изъяны, скептически спросил Домрачёв. – Отчего ж?
– Ну ты хоть знаешь, где она водится?
– Ну, – ища подвох, осторожно заговорил Степан Фёдорович, – как где? Там, в реках, в озёрах.
– Оно понятно, – не умея скрывать недовольство, перебил его Гена, – не в морях же. Ты скажи, где именно в озёрах?
– Ну, не знаю, – заволновался Домрачёв. – Мы вот, скажем, не над ареалом сидим случайно?
– Вот видишь, Степан? – самодовольно заговорил Гена. – Русский человек, он такой: другой бы молчал да не умничал, а у нас, вишь, в крови чушь молоть, когда не разбираешься в вопросе, – Гена мягкой интонацией старался сгладить остроту слов, но они всё-таки укололи Домрачёва.
Он, как обиженный школьник, опустил голову и молча уставился на поплавок, шмыгая носом. Гену стали мучить угрызения совести. Он с жалостью смотрел на поникшего Степана Фёдоровича и пытался побороть в себе эту жалость, но не мог. Он понимал, что взрослый человек в здравом уме не станет дуть губы из-за подобной глупости, но вид у Домрачёва был такой, что у Гены не возникало сомнений: он сказал вовсе не глупость, а действительно обидную вещь. Гена был сродни людям, говорящим, что они ненавидят детей, но дай им ребёнка в руки, тают, глупеют и чаруются.
– Щука, Степан, в заводях водится, – спокойно сказал Гена. – В водорослях, под корягами всякими, возле берегов. Бывает, в ил зароется: оттого-то у неё мясо воняет иной раз.
– Её же, выходит, и ловить несложно? – наивно спросил Степан Фёдорович, мгновенно оттаяв. – Раз она у берегов-то водится?
Гена успел подумать, что рано пожалел Степана. – Почему ж легко? Чего же лёгкого-то, Степан? Ты, что ж, думаешь, что всё, что неглубоко, то легко? Так, что ли? Мать честная, ты меня иногда удивляешь, – Гена вновь перешёл на грубый тон.
Степан Фёдорович вновь понурил взгляд и надул губы. Гене вновь стало его жалко.
– Непросто щуку ловить, непросто: она же зверь умный, боязливый – прячется. Её подкармливать надо по-особому.
– Ты, Ген, – виновато, стесняясь самого себя, заговорил Домрачёв, – на меня уж не обижайся. Я в рыбалке не соображаю ни черта. Может, говорю чего-то не то. Ты всерьёз не воспринимай.
– Да ладно, Степан, чего ты, – заулыбался Гена, – нормально всё. Мы же общаемся, рыбалим. Хорошо всё. На вот, – он протянул ему удочку, – подержи, попробуй. – Давай-ка, попробую, – Степан Фёдорович встал, подошёл к Гене со спины и с любопытством потянулся за удочкой, но в эту секунду кто-то утащил поплавок под воду.
