«Болван! Чуть было не сорвалось. Всё, теперь нужно убрать любые амбиции и только угождать… ни в коем случае ни темнить. И если уж скажет, что в чём-то была моя ошибка – буду каяться» – определился с дальнейшим своим поведением Лев Николаевич и стал преданно смотреть на Коваля, а получив от него кивок головой, означающий «валяй, излагай», приступил к повествованию:
– Всё, как на духу, – почтительно произнёс Челноков и чуть не прослезившись, продолжил. – Своим предприятием я уже год активно не занимаюсь и приостановил на нём все работы, – подыскиваю новые идеи, новых партнёров. – («Это хорошо. Скорее всего, ты завесил его с долгами перед налоговой. Надо всё это проверить и получить документально оформленные претензии – это будет отличный инструмент для управления этим “Казановой”» – злонамеренно зафиксировал себе задачу Коваль). – Пока ничего достойного я не нашёл, но есть парочка намёток, которые я сейчас и изучаю, и делаю кое-какой анализ рынка, а также экономические расчёты, – Лев Николаевич замолчал и посмотрел на Леонтия Щадовича, вопрошая, следует ли более подробно осветить эту тему и, получив в ответ брезгливую ухмылку и отрицательную отмашку головой, продолжил отчёт. – Квартира в клубном доме “Ришелье” осталась жене… по решению суда, когда у меня произошёл небольшой сбой в бизнесе… в общем, мы развелись…
– Кто она… кем служит? Дети? Сколько их у вас? – перебил Коваль.
– Она ни кем не служит… учит роли, читает мемуары режиссёров и желает поступить в театральный…
– Ну, ты, Лёва, и ловелас! Сколько же ей лет, тебе-то уж под пятьдесят!?
– Ей тридцать пять… мне сорок восемь, – уныло ответил Челноков.
– Упорная дамочка! Столько лет мечтать… и продолжать хотеть, – сквозь смех произнёс Леонтий Щадович. – И как же она теперь без материальной поддержки… учит роли? – добавил он вопрос с явным интересом.
Лев Николаевич сделал отчаянное усилие над своей нервной системой и с облегчением ощутил влажность в глазах. «Получилось, путь думает, что мне тяжело об этом говорить, – он на всякий случай скроил ещё и скорбное лицо. – Вот, что ему сказать об этой сучке? Ничего не говорить – типа я теперь и не знаю даже, как и что она? А если потом этот хмырь узнает, что мне не только о ней всё известно, но и то, что я пытаюсь кое-что у них отгрызть… Нет, незачем рисковать» – подытожил свои размышления Челноков, не очень чтобы украдкой смахнул слезу и заговорил тихим голосом:
– Она теперь живёт с одним драматургом… да ни какой он не драматург на самом деле – так, продал пару-тройку сценариев двум театрам… Тенишевский некий, да вы врятли и слышали о таком? – («А сам-то ты артист ещё тот – вон как умеешь слезу пустить, да морду траурную состроить. Но это и неплохо. Радует то, что никакого чувства к своей бывшей жене, акромя ненависти, ты не имеешь. Остальное я от тебя муштрой достану» – подумал Коваль и почти совсем утвердился в выборе “Казановы”). – Вот вроде бы и детей у нас с ней нет, а суд, тем не менее, квартиру в полном объёме ей присудил! – неожиданно и злобно прорвалось изо Льва Николаевича, но он тут же спохватился и уже спокойным голосом добавил. – Да нет, я той квартиры ни сколько не жалею. Пусть остаётся, как решено. Мне вот этого жилья вполне достаточно. Оно у меня в собственности, могу документы показать! – предложил Челноков и вскочил со стула.
– Не суетись, я ж тебе верю… и надежды кое-какие на тебя возлагаю, – остановил порыв Льва Николаевича Коваль. «Судя по всему, кроме этой квартиры суд присудил тебе, наверное, машину, и какие-нибудь деньги на счетах. Хорошо бы понять – какие именно активы ещё у тебя имеются» – размышлял Леонтий Щадович и смотрел на Челнокова, нисколько не прищурившись, а очень даже радушно.
