Муза - страница 33

Не было сухих рыданий. Не было истеричных вскриков. И не было иллюзий, будто кто-то пытается меня догнать. Витя как всегда предпочёл дать мне время, чтобы перебеситься.

Это периодически случалось. Мои срывы. В такие дни всё проходило по одной бессменной схеме. Я пила вино, гуляла по бульвару художников, возвращалась домой с наспех завершёнными портретами и эскизами. Мне нравилось видеть себя такой… разной… такой свободной, как на этих холстах. Мне нравилось, что посторонние люди угадывали во мне то, что отказывался замечать муж. Это будто шаг в безоблачное детство, как шаг в поросшее вековыми дубами прошлое. То самое прошлое, когда я гуляла по улицам не в чопорных деловых костюмах, а в лёгких платьицах, сарафанах, в легкомысленных юбочках и возбуждающих фантазию блузах. То прошлое, в котором я чётко знала своё предназначение. И этим предназначением было раскрывать новые таланты, первой видеть прекрасное. Этим предназначением было стать воздушной феей и милой крёстной многим юным дарованиям. А также мне бы довелось раскрыть многие и многие тайны давно ушедших шедевров, культовых личностей. Возможно, даже создать собственную мастерскую.

Я никуда не ушла. Так и топталась в пыльном дворе, пытаясь отдышаться. Вышагивала от дерева к дереву. От скамьи к скамье. Склонялась, чтобы вдохнуть аромат ночной лилии. Удивительно, но он разительно отличался от запаха, что цветок источал в знойный день. Опомнилась я, только когда в глубине двора заурчал своей мощью и непокорностью мотор дорогой тачки. Тут же, ослепляя, вспыхнули фары. А глупое сердце пустилось вскачь. Опомнившись, я даже сумела напряжённо улыбнуться, мол, что за бред, откуда ему здесь оказаться?.. Удалось сделать шаг назад и почти отвернуться. Но когда мотор недовольно взревел, и машина сорвалась с места, чтобы застыть ровно перед моими ногами… вот тогда улыбок больше не осталось. Только обволакивающий жар, губительная пустыня на губах и болезненная резь в глазах, которые так старательно цеплялись за гневный взгляд, спрятанный за белым светом фар. Мотор снова взревел. Вилы на бампере казались раскалённым орудием древних богов. Смелых, решительных. Богов, которые могут убить или клеймить, забирая тебя в пожизненное рабство. Но я не хотела в рабство. Я хотела чего-то другого. Чего-то неопределённого, неосязаемого, призрачного. Может быть, ощущения полёта…

Фары погасли, оставляя в глазах лишь мыльные блики, дикие вспышки которых разрывали нутро своей необузданностью. А потом Егор вышел из машины и придавил меня тёмным взглядом исподлобья.

– Саш, садись, поговорим. – прохрипел он, опираясь локтями о блестящую крышу. Закрыл ладонями лицо, размеренно вздохнул. – Ну ты же понимаешь, что разойтись по-хорошему не получится! – усмехнулся он так, будто и сам не был рад этому факту.

Его голос манил своей желанностью, своей естественностью. Так, будто он имел право произносить эти слова, делать подобные предложения, будто имел право решать что-то за меня! И магнитом тянуло к беспощадному огню. Но я не пошла.

Ни на зов. Ни на сверхъестественную тягу. Я развернулась и ушла, не проронив ни слова. Потому что у меня не было для него слов. Какие уж тут слова, когда готова отдать всю себя без остатка? А потом умереть. Потому что чудес не бывает.

Вернувшись домой, поняла, что время уже давно перевалило за полночь. «А подышать так и не успела» – мрачно подумала я, возвращаясь в замкнутый круг тяжёлой и уставшей атмосферы квартиры. Витя выключил свет, но дверь спальни оставил открытой. Видимо, чтобы знала, куда идти, когда «отпустит». Правда, в одну постель с мужем не тянуло совершенно и, желая отыграть роль заботливой мамочки, я заглянула в комнату к сыну. Лёшка не спал. Правда, как только я вошла, тут же свернул все вкладки на компьютере.