Когда Маша нервничала, всегда вставляла свое фирменное «короче». Сначала меня это жутко раздражало, потом просто привык.
– Почему? – удивился я. – Заявлено же до середины августа.
– Потому самому. Все смотрят мои работы и покупают их, а на картины этой Витимской клюют только конъюнктурщики, заинтересованные в благосклонности ее «папика». Настоящим ценителям она неинтересна. И это несмотря на рекламу и пиар. Люди же необязательно дураки, все видят, да и сплетням дорогу не закроешь. Вот устроители и решили избавиться от конкурента. От меня в смысле. Формальный повод – ответные санкции в отношении Евросоюза и отсутствие правильного гигиенического сертификата. Вчера только сказали и велели сворачиваться. Но это – так, для видимости законности, короче. Мое российское гражданство пока никто не отменял, и формально я могу выставляться в Эр Эф. Но… но. Ты обратил внимание – здесь ни одной новой картины нет. Кроме разве что… Заметил? Знаешь почему?
– Таково было условие выставки в Москве? – предположил я.
– Ага, несложно догадаться. Я много чего нового привезла, но задержали на таможне, и теперь все на каком-то складе лежит. Повезу назад, в Мюнхен. Тут сейчас только авторские копии. Тем не менее расходы я окупила и даже кое-что заработала. Показывать слайды других картин и заключать интересные контракты пока не запрещали…
Маша немного помолчала, а потом добавила:
– Я тебя так – бесплатно хотела провести, но администрация воспротивилась. Там уперлись – вход только по билетам, бесплатно лишь для сотрудников и устроителей выставки. Ладно, спрашивай, что собирался. Сегодня некое затишье, а мне все равно до вечера тут торчать.
– Вообще-то я не про твою коллегу с нижнего этажа пришел узнавать. – Услышав слово «коллега», Маша презрительно скривилась и дернулась. То была явно искусственная реакция: вообще-то Мария давно уже научилась следить за внешними проявлениями собственных эмоций. – Хотел про ту картину спросить, что напротив лестницы. Как дошла до жизни такой? Сменила жанр? Я видел альбом. Ведь раньше всегда показывала новую природу на обломках старой, а теперь…
– А потом захотелось сделать вот это, – и Маша показала рукой на картину с дверью. – Давно собиралась это осуществить, старая задумка, еще с тех времен, когда мы с тобой… Ну ты понял, короче. Это, кстати, тоже авторская копия. Серия так и называется – «Апокалипсис за дверью», у меня их было десять штук – тяжело как-то шло, все-таки не очень моя тема. Захотелось, а что, нельзя? Ладно, на самом-то деле ты не только об этом поговорить хотел.
– Хотел, да. Собственно, у меня к тебе разговор о собрании Эргадова.
– Это который Музей Богов? Который «Эстакмис»? Слышала, конечно. Вернее – читала. Тебя что-то конкретное интересует? Погоди, пойдем вон туда сядем, перекусим и кофейку попьем. С этой выставкой, а главное – из-за скорого моего тут закрытия уже все ноги оттоптала, с утра не присела ни разу. Короче, маковой росинки во рту не было.
– Именно маковой? – съязвил я.
Когда-то давно Маша попробовала разные наркотики, но почувствовала себя так скверно, что пары раз ей оказалось предостаточно и больше уже к этой теме художница не возвращалась.
– У, змей! – и художница полушутя замахнулась на меня кулачком. – Давай жрать будем. Я угощаю. Так что тебе рассказать о Музее Богов?
– Все, что знаешь. Мне известна лишь общедоступная информация.
